Сибирские огни, 1989, № 11
будет вспомнить загубленных. Но то был наивный расчет. Правда неистребима, как свет солнца. Народ свято хранил ее. И она восторлсествовала на XX съезде партии, когда на закрытом заседании Никита Сер геевич Хрущев выступил с докладом «О культе личности Сталина и его послед ствиях». Это был подвиг Хрущева, принес ший радость всему народу, пережившему сложнейшие в истории годы, когда траги ческие явления соседствовали с трудовой героикой. Миллионы оставшихся в живых незаконно репрессированных возвращались из лагерей, из северных ссыльных поселе ний. К сожалению, дело не было доведено до конца: с ходатайствами о пересмотре мог ли обращаться только родственники. А если родственников уже не осталось в живых? Что тогда? Так и осталось бы имя невинно пострадавшего с позорным клеймом «враг народа»? Д а и, в лучшем случае, трибуна лы принимали половинчатые решения о пре кращении дела «за недоказанностью пре ступления». Будто бы оно было, только его не сумели доказать. А после короткой хрущевской «оттепели» навалилась застойная пора с заморозками, когда снова стали изымать из печати упо минания о подвергшихся незаконным реп рессиям, будто мученики сталинщины скон чались естественной смертью. Только при перестройке, охватившей све жей струей живительного кислорода все об ласти жизни, на весь мир прозвучала пол ная правда в докладе Генерального секре таря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Гор бачева, с которым он выступил в связи с 70-летием Октября; «Сейчас много дискуссий о роли Сталина в нашей истории. Его личность крайне про тиворечива. Оставаясь на позиции истори ческой правды, мы должны видеть как не оспоримый вклад Сталина в борьбу за со циализм, защиту его завоеваний, так и гру бые политические ошибки, произвол, допу щенные им и его окружением, за которые наш народ заплатил великую цену и кото рые имели тяжелые последствия для жизни нашего общества. Иногда утверждают, что Сталин не знал о фактах беззакония. До кументы, которыми мы располагаем, гово рят, что это не так. Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрес- сии и беззакония огромна и непроститель на». Началась полная юридическая реабилита ция. Партийная комиссия установила и пленумы Верховного суда юридически под твердили, что даже широко разрекламиро ванные в тридцатых годах судебные про цессы были фальсифицированы на основа нии безумной формулы признания самих обвиняемых. И в решениях стали записы вать; «Приговор отменить за отсутствием состава преступления». Я упомянул лишь тех, кого доводилось знать. Их добрые имена наряду с именами многих и многих других возвращены наро ду. Возвращены книги, пользовавшиеся всеобщей любовью в дни нашей молодости. Память будет жить. Возвращенные име на должны быть начертаны золотом на скрижалях века, на вечных стелах. Первый диагноз Сталину поставил Ленин в своих «Письмах к съезду»: «Сталин слишком груб». Владимир Ильич считал его капризным, малотерпимым и малолояль ным к товарищам. Ровно через пять лет был поставлен вто рой диагноз, на этот раз уже не полити ком, а крупнейшим медицинским деятелем, всемирно известным Владимиром Михайло вичем Бехтеревым. Тогда ученый приехал из Ленинграда в Москву на съезд психиат ров и невропатологов, 22 декабря 1927 года его пригласили в Кремль, и он провел со Сталиным несколько часов. После консуль тации ученый в кругу медиков бросил не осторожную фразу: — Смотрел одного сухорукого паранои ка («Л. Г.», 28 сентября 1988 г.). То был последний диагноз ученого, че рез сутки скончавшегося при недостаточно выясненных обстоятельствах. Кстати сказать, паранойей, по определе нию современных медиков, страдал Иван Грозный. Это психическое расстройство, ко торое годами может быть нераспознанным окружающими. В «Популярной медицин ской энциклопедии» (1963, с. 763) сказано, что иногда больной «становится преследо вателем своих мнимых врагов». Профессор А. Е. Личко («Л. Г.», 28 сентября 1988 г., с. 12), как психиатр, считает, что «диагноз, поставленный Бехтеревым, верен». По сло вам психиатра, «приступы этой болезни, как правило, бывают спровоцированы внеш ними обстоятельствами, трудными ситуа циями». И продолжает; «Возьмите хотя бы волнообразность репрессий. Я думаю, при ступы были в 1929—1930 годах, потом в 1936—1937-м. Может быть, был приступ в самом начале войны, в первые дни, когда он фактически устранился от руководства государством. И наконец, это период в кон це жизни, период «дела врачей». А между приступами были периоды затишья, что ха рактерно для болезни. Конечно, и в это время характер его оставался прежним — жестким, властным, крутым,— но все же, когда кончалось состояние психоза, Сталин спохватывался и старался как-то смягчить последствия...» И профессор вспоминает статью «Головокружение от успехов», в ко торой Сталин «пытался несколько усмирить мамаевых ордынцев коллективизации, а за одно свалить на них вину за «перегибы». Убедительно. Но, случалось, Сталин и не пытался унимать себя. Так, по воспомина ниям, опубликованным в газете «Советская Россия» (16 октября 1988 г.), 22 сентября 1937 года поздно ночью Сталин сам позво нил по «вертушке» на квартиру А. П. Се- ребровского, когда тот находился в боль нице, и попросил передать поздравления с назначением на пост наркома, а 26 сен тября башибузуки с голубыми петлицами «прямо из больницы на носилках унесли Александра Павловича в тюрьму». Ясно, что не без ведома поздравителя. Эта волнообразность чрезвычайных мер, неслыханных по жестокости, сотрясала страну три десятилетия. Первое потрясе ние, унесшее миллионы крестьянских жиз ней, разразилось на рубеже тридцатого го
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2