Сибирские огни, 1989, № 11

сбегать в город. Я был в командировке. Зина приняла неожиданного гостя, дала ему на путь-дорогу чайник, сварила яиц. По тому времени судьба отнеслась к Ефиму милостиво; его сослали в Павлодар. На де­ сять лет. Там он, унаследовавший от отца плотницкое и столярное ремесло, сгоношил себе полуземлянку, добрые люди даже раз- релпипи ему иа некоторое время преаода- вать литературу в школе. Позднее приеха­ ла к нему Анастасия Ивановна с малолет­ ними Юрием и Игорем. А когда миновал срок ссылки, М. А, Шолохов помог писате­ лю с семьей вернуться в Москву. В ту же­ стокую пору это явилось счастливым исклю­ чением. Была еще одна встреча с москвичом, уже после двадцатого съезда, когда стали воз­ вращаться оклеветанные из тюрем и лаге­ рей. Во время приезда в Москву мы с Зи­ ной были приглашены на ужин к сестре по­ койной Лидии Николаевны Сейфуллиной. За столом сидели; сосед хозяйки по кварти­ ре Михаил Аркадьевич Светлов, Иван Пет­ рович Шухов, приехавший из Алма-Аты, и еще несколько московских литераторов. Среди них был Иван Сергеевич Макарьев, высокий, жилистый, когда-то крепко сло­ женный человек, в свое время широко из­ вестный литературный критик. Все сидев­ шие за столом видели его, поседевшего, впервые после освобождения, после страш­ ных испытаний, вьяпавших на его долю. В этой квартире бывал Исаак Бабель. Бывали и другие выдающиеся мастера ху­ дожественного слова, тоже загубленные в застенках. Естественно, вспоминали их добрыми словами. Посматривали на Ивана Сергеевича. И он, хотя ему было нелегко, не смолчал; — Я просидел более года,— начал он ти­ хим голосом,— на Лубянке. И оставался в том же, в чем меня взяли.— Он шевель­ нул борт пиджака.— И все на мне истлело. Оставались одни рубцы... Голос его постепенно слабел, а у нас от подробностей его мытарств пробегали му­ рашки по коже. И, невзирая на изощрен­ ные приемы «дознания», ни одной страницы с выдуманными обвинениями он не подпи­ сал. Были такие кремневые среди обреченных! Как цветы на лугу, косой смерти косили писателей по всей Сибири. В Барнауле пал под косой Порфирий Алексеевич Казан­ ский, поэт, деятельный член Русского гео­ графического общества, старым барнауль- цам известный больше под псевдонимом фельетониста Премудрая Крыса Онуфрий. Маленький, коротконогий, с русой бородкой клинышком, он обладал довольно звучным баритоном опытного лектора. В 1920 году у нас на первых губернских курсах крас­ ных учителей он преподавал географию, да так ярко и живописно, будто сам побывал во всех местах, о которых вел речь. Мы знали, что он заканчивает свой учебник географии, и относились к нему с особым уважением. Сибирь он любил до самозабвения, бук­ вально преклонялся перед красотами Гор­ ного Алтая, Белуху называл его хрусталь­ ной короной. В 1919 году в приложении к журналу «Сибирский рассвет» он выпустил свою вторую книгу стихов «Родному краю»; его восхищали горы, породившие красавицу- Обь. Тогда в Барнауле существовал лите, ратурный кружок под шутливым названием Агулипрок (Алтайский губернский литера­ турно-производственный комитет), так Пор. фирий Алексеевич даже протоколы собра- ний этого нружна ннсал а стихах. шие времена Онуфрий не щадил ни Столы­ пина, ни Витте, а на смерть Трепова напи- сал язвительную эпитафию; З д есь Трепов погребен. В реда он сд е л а л м ного: «П атронов не ж а л е л » , свободу он губил. Н о мы суди ть его не бу дем слиш ком строго — С вободе п ослуж и л и он, хотя нем ного: О н от себя стр ан у освободил. На его лекциях, помню, никто не дремал. А если у кого-то вдруг ослабевало внима­ ние. то оратор продолжал чуточку громче и, не сводя с него глаз, приподымался на носках ботинок все выше и выше, пока у отвлекавшегося не загорался смущенный румянец. Порфирий Алексеевич любил шуточные каламбуры. Как-то в кругу знакомых он довольный домашней новостью, сказал: — А моя Капочка со вчерашнего дня слава богу, ошалела! ’ Оказалось, что его жене Капитолине уда- лось купить теплую шаль. Мне он однажды «перевел» название ал­ тайской деревни Манжерок; — Редкий топоним состоит из двух слов- французского «манж» — сиречь земляни­ ка — и русского «рок». И рок, знаете, при. ятный — объедаться. Воистину объедаться чудо-ягодой. По всему бору от нее там красным-красно. Мы любим ездить на лето в тот благословенный уголок Алтая. Последний раз я виделся с ним в марте 1926 года на съезде сибирских писателей Его маленькие глаза шутливого выдумщика светились все теми же озорными огонь­ ками. В 1926 году мне удалось побывать в од­ ном из глухих уголков Горного Алтая в нынешнем Усть-Канском районе. Пред­ ставьте себе долину верст в десять длиной и в пять шириной, ровную, будто выгла­ женную утюгом. По ней извивается сереб­ ристая речка. Пасутся лошади, коровы, овцы. Возле речки там-сям чернеют конусо­ образные аилы, крытые лиственничной ко­ рой. Над ними вьются дымки. И ни одной избушки. Ни одного оседлого жилья. Толь­ ко убогие аилы кочевников. Великая пере- кочевка еще впереди. В жилище лишь са­ мое необходимое для жизни, для ухода за скотом, для скромного питания. И вот там- то я увидел — о чудо из чудес! — книгу на алтайском языке. Маленькую, тонень­ кую, как школьная тетрадка. Но она ведь первая в жизни целого народа. Первая у кочевников. Прежде только в сказках встречалось солнечное слово — Книга. А не­ обходимые письма далекому другу, скажем, об освобождении из плена, или послание верной подруге богатыри писали на крыль­ ях гуся. И вдруг — книга, которая на твоем родном языке может рассказать многое. Да и в словах-то у нее музыка, словно ска-’ зитель играет на двухструнном топшуре Я взял книгу в руку, всмотрелся: алфавит русский, введенный для алтайцев еще в прошлом веке отцами-миссионерами.