Сибирские огни, 1989, № 11

вут в военном городке туда не сунешься. Снять бы где-нибудь угол — управление не позволяет. В Новосибирске тебе, дескать, запрещено. Куда же преклонить голову? Столик бы ему да табуретку. Писать он, ка­ жется, еще не разучился. Как может, по­ служит еще пером народу, товариьцу Ста­ лину. Он сказал это без иронии. Без горе­ чи. От сердца. Так же писал на высокое имя. И не раз. Ответа не получил. Не оби­ жался. Понимал: таких, как он, Петр Гин- цель, миллионы, а Сталин один. Всем отве­ чать — минут не хватит. А помощники? Им горя мало: прочитали и забыли. А писал он от души. И это успокаивало. А теперь? Буд­ то перцу насыпали на сердце. Я пошел в управление. Меня принял ге­ нерал. Фамилию его уже запамятовал. Вы­ слушал, но развел руками: — К сожалению, в Новосибирске не мо­ гу разрешить. Не в моей власти. Говорите, собирается книгу писать? Ну, что же. Кому что дано. На какое-то мгновение генерал задумался, потом, решившись, качнул головой: — Ладно. Так и быть: в пригороде где- нибудь разрешу. — Скажем, в Бердске? Железная дорога — удобно навещать старика. — Разрешу. — Генерал вздохнул. — Хо­ тя и Бердск не для таких. Речь шла, понятно, не о нынешнем горо­ де, а о старом-старом селе Бердск за много лет до его затопления водохранилищем. Это было благо. Бердск не далекая при­ таежная Пихтовка, куда уже начинали от­ правлять на поселение отбывших срок в ла­ герях. И там под присмотром. Добрался Петр Васильевич до села, слу­ жившего новосибирцам дачной местностью, у одинокой старушки снял малюсенькую горницу. Столик и табуретка — можно пи­ сать. В свободные часы можно погреться на солнышке, сидя на завалинке. Жаль только, что уже не было сил сходить в бор за зем­ ляникой. И наклоняться за ягодкой спина не позволяла. Время от времени его навещали Анато­ лий и Греза, привозили кое-что из еды, до­ бытой в городе. Из писателей у него быва­ ли Александр Смердов и Глеб Пушкарев. Иногда приезжал молодой деятельный жур­ налист Николай Мейсак, потерявший на вой­ не обе ноги. Ему для поездок по журна­ листской надобности давали машину из га­ ража обкома. Главное—он привозил бума­ гу. И все заставали Петра склонившимся над листом бумаги или над заветной тет­ радью «О себе и для себя». Там он писал о погоде, еде и о своих новых страницах. ■Только о новых днях. О лагере — ни слова; он ведь давал письменное обязательство «не разглашать». Будто не было тех страш­ ных десяти лет. Зато были там самые со­ кровенные строки о бесконечной преданно­ сти товарищу Сталину. Вспоминая о борьбе партизанских отря­ дов с колчаковцами в окрестностях города Тары, Петр Гинцель написал в Бердске ро­ ман «Заре навстречу». Он был издан в Ом­ ске. А в Новосибирске переиздали его по­ весть для детей «ГГестун», о приключениях медвежонка. Так все же поддержали ста­ рого писателя, испытавшего за десятилетие тюремные и лагерные мытарства и снова оказавшегося в своеобразной изоляции. Только перед самой кончиной ему, отяго­ щенному жестокими недугами, разрешили перебраться в город, к сыну Анатолию. «Черный ворон» зачастил и в наш писа­ тельский дом. Одним из первых увезли ста­ реющего, но еще бравого и подтянутого по­ эта Георгия Вяткина, до революции бывав­ шего со стихами у Горького. Георгий Анд­ реевич с пятнадцати лет печатался в сто­ личных журналах, в 1912 году за один из рассказов получил на Всероссийском кон­ курсе премию имени Гоголя. А в граждан­ скую войну бес политической безграмотно­ сти спутал его с колчаковскими газетами. Советский суд простил ему это заблужде­ ние, и он стал постоянным автором перио­ дики по вопросам литературы и искусства. Он отзывался буквально на каждую лите­ ратурную дату. В 1928 году был одним из организаторов «Сибирского детского жур­ нала». Переписывался с Горьким. Отправил ему свою книжку «Алтайские сказки». По­ просил у него для сибиряков рассказ. Алек­ сей Максимович живо откликнулся из дале­ кого Сорренто, прислал очерк «Убийцы». Георгий Андреевич напечатал его в иллюст­ рированном еженедельнике, выходившем в 1926 году при газете «Советская Сибирь». Словом, после Владимира Зазубрина Вят- кин был самым деятельным литератором старшего поколения. Потому-то в 1935 го­ ду Горький и прислал ему большое письмо; «Вы отработали в русской литературе как поэт и прозаик 35 лет. Искренне и горячо поздравляю Вас. Мне хорошо известно, что значит быть «культуртрегером» в провинции русской и как много нужно иметь любви к делу, веры в его смысл и личного мужества для этой прекрасной по ее значению и труд­ ной по условиям работы. Говоря о трудно­ сти работы, я разумею дореволюционное прошлое, а ведь половина Вашего труда — в нем. В настоящем нашем, которое, воз­ буждая зависть и ненависть к нам врагов наших, все-таки возбуждает в них удивле­ ние и уважение перед энергией нашего на­ рода, — в настоящем я рад пожелать Вам доброго здоровья и неутомимости в работе на благо страны Союза Советов. Крепко жму руку». И этот труд вскоре же был прерван «чер­ ным вороном». Поэт умолк навсегда. Из опустевшей квартиры больше не слышались звуки пианино, на котором играла тихая, миловидная, добрая ко всему окружающе­ му Мария Николаевна. Опасаясь худшего, она, взяв с собой сына Володю, поспешила скрыться из дома, оказавшегося для их семьи злополучным. Только спустя годы мы узнали, что дальние родственники в Ом­ ске рискнули дать им убежище. А «черный ворон» вскоре похитил из на­ шего дома Максимилиана Кравкова, восста­ навливавшего один из золотых приисков Горной Шории, а потом, уже в нашем до­ ме, создавшего несколько остросюжетных книг о досконально знакомых ему золото­ искателях. Как-то, в преддверии пятнадца­ тилетия автономии Горного Алтая, мы вме­ сте несколько недель ездили по колхозам и совхозам, и Максимилиан был полон твор­ ческих замыслов. Увы, им не суждено бы­ ло осуществиться.