Сибирские огни, 1989, № 10

Машина выходит на Удыгин. Я слежу за пилотом. Он усаживается поудобнее в си­ денье, расправляет плечи, быстрым взглядом окидывает приборы. — Садимся,— говорит он с облегчением. Его лицо смягчается. Эта уверенность пи­ лота ободряет и меня. Гоню прочь мысли об опасности. Все отступает перед долгом. Самолет идет низко, кажется, вот-вот заденет лес. Уже обозначился дальний край площадки, все ближе, все яснее. Время разбивается на доли секунд, подвластные только пилоту. Еще миг... Мотор глохнет. Самолет выносит за щербатый край лиственниц и он па­ дает. Снова ревет мотор, машина рвется вперед и, не преодолев земного притяжения, хлопается на землю, торжествующе бежит вперед. — Тут нам и зимовать,— с облегчением говорит пилот, выключая двигатель и рас­ тирая уставшими руками колени. — Стоит ли, Георгий Иванович, омрачать этот день! Давайте торопиться! Я пишу коротенькую радиограмму в штаб 'о благополучном приземлении. Георгий Иванович уже бродит по снегу, ищет, где удобнее поставить самолет. Гадист беспрерыв­ но передает в эфир наши позывные. Мне трудно побороть нетерпение. Гешаюсь, не до­ жидаясь никого, идти. Беру карабин, сверток с лекарствами, ощупываю — со мной ли нож, спички. — Догоняйте,—кричу пилоту. Тот кивает головой. Я исчезаю за кривуном. Иду руслом. По сторонам — стена неприветливой тайги. Перед глазами — Степан, ползущий от своей палатки. Он уже не слышит гул мотора. У него не осталось на­ дежды. Надо дать знать о себе. Сбрасываю с плеча карабин, стреляю в синеву неба. Вздрог­ нула тайга, откликнулось эхо и смолкло. Я переоценил свои силы, с места пошел слишком быстро, ноги отвыкли от такой на­ грузки, быстро устают. Чаще останавливаюсь, чтобы передохнуть, и тороплюсь дальше. Мне все думается, что опаздываю. По времени уже должен быть ельник. Дважды стреляю, стою, прислушиваюсь. В ближних холмах отдается и умолкает эхо. Надо торопиться, торопиться... Из-за кривуна показались ели, врезанные макушками в небо. Беру последние двести метров. Почти бегом огибаю мысок и натыкаюсь на Степана. Трудно угадать в этом комке лохмотьев человека... Со страхом наклоняюсь к нему; — Степан, ты слышишь меня? Он с трудом приподнимает голову, замотанную тряпьем, доносится слабый стон, слова: — Спасите... Тиманчика... — Потерпи... Сейчас подойдут люди, перенесем тебя в палатку, потерпи, дорогой! Я бегу в ельник. Гаскрываю вход в палатку. Оттуда пахнуло холодом и мертвенной тишиной. Со страхом забираюсь внутрь. Сквозь мрак вижу скрюченного человека в спальнике. Подбираюсь ближе. С трудом в черном, худом, заросшем существе узнаю Тиманчика. Припадаю ухом к груди — где-то глубоко слабо стучит сердце. Он жив!.. Первая настоящая радость за столько времени!.. Теперь за дело. Не знаю, с чего начать. Мысли возвращаются к Степану. Бегу к не­ му. Осторожно ощупываю его ноги, обернутые в лохмотья и перевитые лосиными ре­ мешками. Ноги, видимо, поломаны. Тиманчик заботливо уложил их в лубки. Мне одному не дотащить Степана до палатки. Вот-вот подойдут товарищи. Приношу спальник, ук­ ладываю на него больного, укрываю своей телогрейкой. И только теперь с облегчением замечаю, что стоит тихий, безветренный день. Собираю сушняк. В еловом лесу его много. Разжигаю печь в палатке и, пока она на­ гревается, осматриваю стоянку. Через три часа мы уже погрузили больных в самолет. Нам предстоит посадка на Уде, немного выше устья Шевли, куда уже отправлен У-2 с горючим для нас. В последний раз я смотрю на тайгу, на могучие колонны лиственниц, прижавшихся к берегам Удыгина, Еще суровее, еще грознее сделались они к вечеру, точно добычу 85