Сибирские огни, 1989, № 10

А над тайгою стояла ночь. Одна из тех ночей, когда небо ле, когда звезды горят ярче, когда ощущение нескончаемости жизни нео но охватывает человека. Люди очерствели от лишений. Они прижимались к земле но искали в ней тепло и понимание, столь им необходимые в эти дни. приносил им полного забвения. Тревога волнами входила в него. ^ „ Под утро костер угас. На лохмотья спящих людей упала роса. аига Первым, как всегда, проснулся Харьков. Огляделся. Из-за гор сочился утрен й , наполняя лесные просторы голубоватой студеной дымкой. Не поднимаясь, он ощупал раны на ступнях, они затянулись за ночь твердой к р- кой, даже легкое прикосновение вызывало нестерпимую боль. Харьков на четвереньках дополз до кострища, разгреб пепел и на тлеющие угли бросил сушняк, отом раз удил своих несчастных товарищей. Люди с трудом очнулись. Явь не обещала им ничего отрадного, все понимали, что с каждым днем они приближаются к роковому концу, что этих дней у них остается совсем мало. И все-таки в них жила еще надежда, теплилась вера в то, что Харьков спасет, вызволит их, совершит чудо. Отряд продолжал путь на хребет. Подъем затянулся. Еще плотнее сомкнулась тайга. Сваленные бурей деревья, гни­ лой колодник, чащоба, заросли папоротника, все, что в другое время никто и не заме­ тил бы, теперь стало серьезным препятствием. Земля манила на мягкую мшистую подстилку, обещая покой. И людям, хлебнув­ шим так много горя, хотелось оборвать мучительный путь, прилечь на пахнущую прелью землю, прижаться к ней исстрадавшимся телом и уснуть, не тревожась больше ни о чем. Но жизнь в них еще теплилась. И они шли. Харьков думал теперь об одном, только об одном — перебраться за водораздел. Он убедил и себя, и спутников, что за ним, за этим пологим, как спина сытого медведя, хребтом — их ожидает спасение. Подъем оказался крутым и долгим. Впереди неожиданно открылся просвет. Путники ползком выбрались на поляну. Двигаться дальше не было сил. Какова же была их радость, когда они увидели перед собой густые заросли голу­ бики! Спелые черно-синие ягоды гроздьями свисали с веток, словно нарочно их здесь рассыпала чья-то добрая рука. Забыв про все, они рвали ягоды, жадно ели их. И толь­ ко после первых минут радости, когда немного привыкли к обилию голубики и каждый понял, что не надо торопиться, ягод хватит на всех,— люди вспомнили про боль и уста­ лость. — Ну, вот и первый подарок Селиткана! — сказал Харьков. По губам и подбородку стекал черный сок. Надо было хорошо отдохнуть перед последним подъемом. Все стащили сапоги, что­ бы подсушить раны и хоть немного утишить боль. И час, и другой они ели голубику, переползая от куста к кусту. Совсем ослабевшего Абельдина кормили поочередно. Он брал губами ягоду с ладоней товарищей, жевал, не чувствуя вкуса, не терзаясь голодом. Ел потому, что ели все, потому, что так надо. Они разломили пополам последнюю лепешку. Одну часть разделили на всех. Абель- дину сверх того дали еще кусочек сахару. Он вместе с лепешкой спрятал его за пазуху. Кто знает, что побуждало его запасаться; инстинкт, а может быть, у него уже не было потребности в пище. Стали собираться. Абельдин сам идти не мог. — Мы не оставим его,—шептала Татьяна, задыхаясь от слез,— он не умрет здесь один... Виктор Тимофеевич и Борис подняли Абельдина и, поддерживая за поясной ремень, повели дальше. Шли, припадая к стволам, спотыкаясь. Лес стал редеть. Путники выбрались на край прогалины, остановились передохнуть. У дальних гор тлело закатное солнце. Изредка набегал теплый, пряный ветерок, нанося запахи поздних цветов. Внизу, где густо синела тайга, оставленная позади, клоками поднимался и таял туман. И среди этого величественного покоя угасающего дня, среди нетронутой природы— странными и чудовищными казались эти четыре оборванных че­ ловека, с трудом поддерживающие друг друга.