Сибирские огни, 1989, № 10

— На удачу. Другого пути нет. До Экимчана слишком далеко, это дорога к вер­ ной смерти. А Селиткан может нас спасти. Конечно, риск велик, но велика и надежда. Надо верить, надо идти. Солнце поднялось. Птицы давно пропели ему свои утренние песни. О, если бы кто знал, чего стоили несчастным людям их первые шаги со стоянки! Тяжело ступая боль­ ными ногами, сгорбившись под увесистыми котомками, они медленно пробирались по нехоженой глухой тайге. Впереди без конца и края — стена могучих деревьев. Столет­ ние лиственницы перемежаются с белоствольными березами, растут вкривь и вкось, валятся друг на друга, стоят так густо, словно неведомая сила сдвинула, согнала, по­ ставила их на пути несчастных людей. Между деревьями кучами громоздится валежник, скопившийся за много лет. Ветви, сломленные недавними бурями, свисают с деревьев, переплетаясь с живыми ветками, порослью молодого леса, буреломом, образуя непро­ лазную чащу. Папоротник, кусты смородины и ольхи путаются под ногами. Землю по­ крывает толстый слой вечного, влажного мха, путники уваливаются в него по колени. Не дай бог, если кто отстанет, чаща мигом спрячет, собьет его с дороги, направит не туда, куда нужно, тогда — конец. Эти люди могли сопротивляться, но только сооб­ ща, вместе. Поодиночке им не осилить и четверти пути до Селиткана, пути, по кото­ рому их вел теперь Харьков. Виктор Тимофеевич не торопился, жалел силы. Когда кто-нибудь отставал, терялся из виду, он подавал голос, возвращался, чтобы помочь товарищу перебраться через ко- лодину, выпутаться из чащобы. Харьков поднимал упавших от бессилия, находил каж ­ дому ободряющее ласковое слово. Его спутников охватывала безнадежность — самое страшное, этого больше всего опасался Харьков. Он со страхом думал: что же еще предпринять, что сказать, что сделать, чтобы побудить, уговорить, заставить путников двигаться дальше?! Заночевали на небольшой поляне. Костра не разжигали. Кто где присел, там и остался сидеть, припаянный к земле, лишенный каких-либо сил. Из ложбин, низинок, далеких болот поднималась, шла ночь, смывая с верхушек деревьев следы меркнущего заката. Замирали последние дневные звуки. Густеющая синева засветилась первыми звездами. И легкий ветерок, словно вздох, вырвавшийся из груди, разнес по тайге пряную прохладу... Харьков проснулся в полночь. Он осмотрелся. Было больно видеть сраженных усталостью товарищей. Чтобы дальше существовать, чтобы продолжить борьбу, надо было сделать простое — при­ нести от ручья воды, натаскать дров для костра, что-то сварить на ужин. Чтобы идти дальще, надо было не дать остыть в людях вкуса к жизни. Но как трудно теперь самое простое, самое легкое! Проснулись и остальные, но никто не поднялся. Виктор Тимофеевич дотянулся до котелка, глянул в сторону перебулькивающегося ручья и встал на ноги. Товарищи видели, как этот человек безжалостно ступал больными босыми ногами по земле. Утром стало заметно, что тропа до ручья отмечена темно-красными следами, точно Харьков, проходя, подавил спелую бруснику... Он принес воды. Татьяна, Борис и Абельдин, с трудом удерживаясь на ногах, со­ бирали валежник. — Что приуныли? Вспомните мари, такую хлябь преодолели, да теперь нам сам черт не брат! Матушка-тайга поможет, не пропадем!— подбадривал товарищей Харь­ ков. Скоро на поляне заплясало живое пламя, люди вбирали тепло, но уже и оно не могло вернуть им утраченные силы. Казалось, от света, тепла, пряного таежного воз­ духа еще сильнее ломит ноги, еще невыносимее становится усталость, охватывающая все тело смертельным равнодушием. — Водораздел совсем рядом. Нам бы только подняться наверх, а там как-нибудь скатимся к реке, и — домой!— громко говорил Виктор Тимофеевич. Поели жидкой каши. Татьяна делила ее под зорким надзором голодных глаз. Оши­ биться или пожалеть кого-то, проявить милосердие было нельзя. Сперва каждому по две полных ложки, потом еще по четверти ложки. И так — до крупинки. Теперь каж