Сибирские огни, 1989, № 10

Ж А Р А Небо колыьнется, небо ломается. Маятник мечется, маятник мается. Время. Время. Разбит самолет. Спит ребенок на самой крыше. Море соль мне на губы льет. Пахнут кровью вишни. То ли сон. То ли страшный фильм. То ли боль, то ли дурь, то ли страх. Звенит соловей, ухает филин. Смеьценье времен и стран. Стерты на шарике кем-то границы. Многоязычье сменилось на тишь. И речь моя стала черной гробницей, В которой ты вечно спишь. Стоит гробница на крыше больницы. Гробница с именем «Речь». А внизу леса, а в лесах грибницы. Я сдираю экран с бледных плеч. Это обьцее зрение — рана. Я не вижу, что было раньше. Обтянули мне тело экраном. Экранище мой, экранчик! А вокруг только кадры, дубли. И прожектора, прожектора. Говорю себе: «Ты не думай. Ничего, это так — жара». Мы все успеем ошизеть... Все, все. Игра — урок. Игра — порок. И каждый здесь игральный раб, Играй, игрушечный игрок! — А как играть! Во что играть! Так. Все в себе порастерять За ту же гибель, и сквозь сон Увидеть: любящий тебя Целует в мертвое лицо. Ты сможешь сорняком потом Взрасти на грядке овощей... Так кто же в проигрыше, кто! Ведь вечный выигрыш ничей... II Кому траву косить, топтать. Кому ловить жемчужный град... Мне! Мне — в игральный автомат — Пусть проиграться, но играть. Мне — в поздний час собрать толпу И говорить, и танцевать. Мне — с крыши милого столкнуть. Спуститься вниз и целовать. * * * Страх станет плавать над стаканом. Как светлый пар, как запах винный. Глаза в глаза упасть согласны. Но глаз таких глазам не видно. Согласны губы падать в губы. Согласна грудь к груди прижаться... Но что ты можешь сделать, глупый. Полет ночного дилижанса! Трясет холмистая дорога. Рыдает лошадь под кнутами, И кавалеры смотрят строго В открытый рот «Прекрасной Даме». За правом умереть играя К тебе так близко подойду. Звеня колесами трамвая, Махая крылышками «Ту». За право умирать красиво. За право умирать шаля Исчезну маковой росинкой В зубах рабочего шмеля. Застыну луковой слезинкой В глазах того, кто режет лук. Последней каплей керосина Сгорю под лампою в углу... I Мы все не принимаем быль, А на дорогах пыль, пыль.... Растет полынь, растет ковыль. Идет табун цветных кобыл. Автоколонна по шоссе. По парку — пьяный шансонье. Что говорят! А говорят, Что ночью в кукольном театре Мальвина пьет крысиный яд, А папа Карло деньги тратит. Что пудель бешенство схватил И потому посажен в клетку, И что Пьеро вчера сходил И поимел марионетку. Что скоро издадут приказ. Чтоб в куклы не играли дети, И потому сам Карабас Уволен был по тридцать третьей. Он там кричал и морды бил. Хотя за что — не ведал толком, Курил, плевался, страшно пил И матерился без умолку. Он продал валенки и шаль Своей жены, а одеяло Поджег, но Карабаса жаль — Он был талантливый, как дьявол. И был застрелен Дуремар Той истеричкой Коломбиной, Что ставит «Горе от ума» И Чацким будет Буратино; Он операцию на нос В столице делал — без успеха — И нос на целый метр подрос, И здесь наделал много смеха. Он ходит, сам себе не рад, И носом тычет всех подряд. Что говорят! Что говорят! Вы слышали, что говорят! И говорят — сгорел театр. Нет, говорят, еще горит. Что говорят! Что говорят! А кто все это говорит! А говорит все это кротко. Подняв глаза, отставив зад, Вот эта женщина в коротком. Что пол там мыла год назад.