Сибирские огни, 1989, № 10
света постепенно тускнеет, блекнет, вдруг исчезает на несколько мгно вений (иногда и надолго) и вдруг врывается снова, пронзает воздух, пыль и пух с прежней радостью и просветленностью. Потом снова туск неет, исчезает и снова появляется. Это облака. Такими их помнит Се дой. А гроза — это другое. В это время проснулся кто-то еще. Седой краем глаза заметил ше веление в дальнем от него углу. Там, в темноте, кто-то недовольно воро чался, а рядом — еще один — чистил перья крыльев. Седой закрыл глаза. Гроза — это другое. Это когда гремит и все трясется. А луч света вдруг обрывается, исчезает и возвращается яркими, ослепляющими вспышками, так что стены, пол и потолок на мгновение освещаются багровым сиянием. И снова грохот, снова трясутся стены, снова вспыш- ки-вспышки-вспышки. Кто-то там, в дальнем углу, вдруг сорвался с места, трепеща крыльями, пересек на миг полоску света и рванулся к окну. Яркие б ли ки забегали по полу. Молодой,— подумал Седой,— опять бесится. Седой знал, что никто из стариков давно уж е не бьется в окно. Это — моло дой. Все закончилось, как всегда. Рвавшийся в окно вдруг камнем упал вниз и, едва не ударившись о пол, спланировал и вернулся на место, подняв за собой целый вихрь пуха, пыли и перьев. Но бывает еще один свет. Тут Седой поежился и отогнал от себя страшное видение. Он снова уставился на луч, пытаясь вспомнить что-нибудь из своей далекой юно сти, когда он жил, летал. Но ничего не вспоминалось. На памяти остались только те годы, которые он провел здесь, в клетке. Сначала их было много — ничего не подозревавшие, они быст ро освоили новое жилье, обустроились, свили гнезда. Но шли дни, меся цы, а их так и не выпускали на волю. Дети рождались слепыми, слабы ми, немощными. Многие так и не научились летать. А потом. Бывает еще один свет. Открывается дверь, за которой тоже нет выхода,— это Седой знал по собственному опыту. Ослепительный, яркий свет врывается в клетку. Потом появляется страшная тень, она медленно входит, приближается, приближается. Птицы взмывают к потолку, но одна из них всегда не успевает. Тень хватает ее. Одной рукой она берет жертву за голову, а другой рукой — сверкающей, как сто лучей,— отсекает туловище. Окровавленные останки падают на пол и вскоре, через неделю-две, по крываются слоем пухового одеяла. А тень уходит. Дверь закрывается. Ночь. Это повторяется раз в три дня. Сначала Седой, как и все осталь ные, думал, что это какая-то ошибка, что этого — так! — не должно быть. Что так — не должно! Но он всякий раз стремился как можно быстрее взлететь, чтобы под сводом потолка укрыться от страшных рук, грозивших уничтожением. И ему всякий раз это удавалось. А сегодня — о, ужас! Сегодня как раз третий день — Седой, уви дав, как распахнулась дверь, расправил было крылья, но какая-то чу довищная сила не позволила ему взлететь. Он не смог. Седой все по нял... САМСОН Самсон не поверил своим глазам. Самсон-палач, оттолкнувшись от Очкарика, прыгнул в сторону. Согнувшись и выронив топор. Но одно из бревен-перемычек ударило его прямо по голове, другое бревно с хрустом переломило хребет. Сам сон-палач истошно завопил и навсегда исчез под обломками дома.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2