Сибирские огни, 1989, № 10

глянул в спальню, но там дамы что-то с воодушевлением примеряли; в гостиной психи сосредоточенно смотрели телевизор; балконная дверь была открыта, и я увидел, что балкон пуст. Холодея и не веря, шевеля пересохшими губами , читал я на измя­ том листке слова: «район«П», «легализоваться». Вот я и приехал, вот я и легализовался — привели, встретили, усадили, и уж е с каким-нибудь салатом скушал я аминазин 0,175 или что там еще... Стоп, стоп, не горячись, останавливал я себя. М ожет, это ошибка. Может, я не псих! Но я раскрыл справочник, и никаких сомнений не о с ­ талось: «У больных выражено стремление к деятельности, но ни одно дел о они не доводят до конца, непоседливы , временами возбуждены , многоречивы... Ну, конечно, это про меня. Н едержание речи, и про д ея ­ тельность тож е — точно... Д а вот хоть и мания величия... Когда я см е­ нил черно-белый телевизор на цветной, не вставлял ли я небрежно в разговоре «А Пугачева вчера в красной хламиде...» Господи, думал я, да ведь я такой ж е тихий идиот — я никогда ни­ чего не решал сам. Меня вырастили, поступили в институт, распредели ­ ли на работу и женили. На работе я делаю только то, что скаж ет на­ чальство, а дома — только то, что скаж ет жена; меня зовут выпить — я иду, а не зовут — смотрю телевизор; да знал ли я когда-нибудь, для че­ го я живу, для чего совершаю те или иные поступки? Д а нет, это не я их делаю , это они меня делают, эти поступки совершаются со мной, как с неодушевленным предметом . М ожет, я и не сумасшедший — разве мо­ ж ет сойти с ума тот, у кого ума сроду не было? А я-то считал себя гомо сапиенс и венцом природы... человек есть общественное животное... ох, тошно-то как! А внизу, вдоль обрыва, оказывается, было устроено нечто вроде набережной , и психи фланировали по этой набережной , старые и моло­ дые; кто-то пел и бренчал на гитаре, кто-то сидел д аж е на перилах, све­ сив ноги, а один, перегнувшись, содрогаясь и пьяно поводя конечностя­ ми, бесконечно блевал вниз. И я попытался уцепиться за что-нибудь, чтобы спастись, но цеп­ ляться нужно было за что-то в себе, а меня-то и не было, все было з а ­ полнено липкой пошлятиной; я хватался за какие-то скользкие водо­ росли, за что-то липкое и расползающ ееся, за черную какую-то пустоту... Внизу, под балконом , играла девочка. Я стоял, вцепившись в пери­ ла, я ж дал , когда она уйдет, и молил, чтобы она не уходила. Я боялся придавить ее или напугать, и потому не прыгал, она все не уходила, все скакала по расчерченному асфальту. Наконец, мать позвала ее, и она уб еж ал а , и можно было прыгать, но я стоял, пораженный внезапным воспоминанием: когда мать позвала девочку, я услышал ее имя, и вспомнил... Это имя... Я наслаж дался им, катал его во рту, как круглый л ед е ­ нец, как Буратино катал свои пять монеток! Это имя носила девочка, о которой я не вспоминал уж е лет пятнадцать, а зря! — если есть мне что вспомнить, так только это. И я вспомнил. Я вспомнил его одним неяс­ ным ощущением, которое долго и трудно описывать словами. Я вспом­ нил: — деревенскую школу с желтыми чистыми полами из широких плах, по которым намерзшие валенки скользят, как по льду; — зимний голубой свет, льющийся в окна, м еж ду двумя рамами которых — вата, украшенная листиками, веточками и игрушечным бо ­ ем; — снежную круговерть в свете редких фонарей и фигурку в синем пальто: в двадцати шагах впереди. Она казалась колокольчиком, плы­ вущим в искрящемся, дрож ащ ем , переливающемся потоке света и сн е­ га; — водопроводный «барашек» в кармане, который заменил бы мне кастет, если бы какой-нибудь негодяй посмел посягнуть на это чудо...