Сибирские огни, 1989, № 10

добный цвету наговиц, их шапки, рукава худые, их темный и лукавый взор и их гортанный разговор». Но вот что-то за­ шевелилось — «генерал со свитой проска­ кал», пронеслись «с гиком казаки». «Мю­ рид в черкеске» «кличет отважного на смертный бой» — но странное дело, поеди­ нок тоже не вызывает азарта; «Мы любо- валися на них без кровожадного волненья, как на трагический балет». Даже сам бой, жестокий и кровавый, описан без ненависти к врагу, как тот же трагический балет, только более страшный: Ура — и смолкло,— Вон кинжалы. В приклады! — и пошла резня. И два часа в струях потока Бой длился. Резались ж естоко. Как звери, молча, с грудью грудь. Ручей телами запрудили. Хотел воды я зачерпнуть... (И зной и битва утомили М еня), но мутная волна Была тепла, была красна. Представьте эту молчаливую резню — чем не «трагический балет»? А сравнение — «как звери»,— практически уравнивает обе стороны. Оттого и отсутствие «со­ жаления и печали» у автора по поводу погибших, и его философское, как мы ска­ зали бы — пацифистское — резюме о войне по сути не так уж и не неожиданное для нас: ...К азбек Сверкал главой остроконечной И с грустью тайной и сердечной Я думал: жалкий человек. Чего он хочет!., небо ясно, П од небом места много всем. Но беспрестанно и напрасно Один враж дует он — зачем? Строки ЭТИ красноречиво говорят о том, что, хотя Лермонтов и сражался отважно в бою, воевал он на Кавказе без особого желания, и уже во всяком случае не ощу­ щая никакой вражды к противнику, кото­ рого уважал за стойкость и мужество, с которыми он отстаивал свою свободу. И уж совсем великолепный штрих — разговор ав­ тора с воюющим на стороне русских че­ ченцем'. выявляющий бессмысленность че­ ловеческих потерь и многое другое... Галуб прервал мое мечтанье^ Ударив по плечу: он был Кунак мой: я его спросил, Как месту этому названье? Он отвечал мне: «Валерик, А перевесть на ваш язык. Так будет речка смерти; верно, Д ано старинными лю дьм и». — А сколько их дралось примерно Сегодня? — Тысяч до семи. — А много горцы потеряли? — Как знать? — зачем вы не считали! «Да! будет,— кто-то тут сказал.— Им в память этот день кровавый!» Чеченец посмотрел лукаво И головою покачал. ' Они входили в лермонтовский отряд «охот­ ников» . И символическое название речки, и лу­ кавое и многозначащее «головою покачал» чеченца, и этот обобщенно-округленный подсчет сражающихся, и невозможность сосчитать убитых создают весьма непри­ глядную картину войны, на которую забро­ сила Лермонтова судьба помимо его же­ лания. Во всяком случае потребности у него в ней не было. В стихотворении «Ва­ лерик» даже нет гордости от собственной стойкости и мужества, какого бы то ни было чувства «упоения в бою», какие в полной мере присутствуют в «Бородине». И это красноречивее всего говорит об от­ ношении Лермонтова к «кавказской вой­ не». Впрочем, и в других стихотворениях — «Завещание», «Сон»— никакого восхи­ щения ратной славой. Это скорее траги­ ческий реквием о раненых, мучающихся и умирающих бойцах, взоры которых обра­ щены к дому, к друзьям, к родителям, к женам и невестам. В этом тоже большая психологическая правда произведений Лермонтова-баталиста. Что же касается художественного со­ вершенства этих стихотворений, то они принадлежат к вершинам русской поэзии и могут служить образцом лермонтовского мастерства, что было отмечено еще совре­ менниками. Но разве только эти стихи восхищают нас? «Несокрушимая сила и мощь духа, смирение жалоб, елейное благо­ ухание молитвы, пламенное, бурное оду­ шевление, тихая грусть, кроткая задумчи­ вость, вопли гордого страдания, стоны от­ чаяния, таинственная нежность чувства, неукротимые порывы дерзких желаний, целомудренная чистота, недуги современ­ ного общества, картины мировой жизни, хмельные обаяния жизни, укоры совести, утешительное раскаяние, рыдания страсти и тихие слезы, как звук за звуком, лью­ щиеся в полноте умеренного бурею жизни сердца, упоение любви, трепет разлуки, радость свидания, чувство матери, презре­ ние к прозе жизни, безумная жажда вос­ торгов, полнота упивающегося роскошью бытия духа, пламенная вера, мука душев­ ной пустоты, стон отвращающегося самого себя чувства замершей жизни, яд отри­ цания, холод сомнения, борьба полноты чувства с разрушающей силой рефлексии, падший дух неба, гордый демон и невин­ ный младенец, буйная вакханка и чистая дева — все-все в поэзии Лермонтова; и не­ бо и земля, и рай и ад...» О Лермонтове есть много ученых трудов, они интересны, добросовестны, познаватель­ ны, в высшей степени полезны, но эти слова В. Г. Белинского о великом поэте, которого в ту пору таковым никто не счи­ тал, великим его провозгласил наш кри­ тик,— особенно дороги, они как признание в любви, в них вихрь эмоций, восторг со­ переживания, но и точность оценок, к ко­ торым мы прислушиваемся и сегодня.