Сибирские огни, 1989, № 10

Не о том ли говорит Лемон Тамаре: 01 если б ты могла понять. Какое горькое томленье Всю ж изнь, века без разделенья И наслаж даться, и страдать, За зло похвал не ож идать. Ни за добро вознаграж денья; Ж ить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торж ества, б ез примиренья! Всегда ж алеть и не ж елать. В се знать, все чувствовать, все видеть. Стараться все возненавидеть И все на свете презирать!.. А ЭТИ афористические слова, кажется, окончательно довершают мрачный авто­ портрет: Я тот, чей взор н адеж ду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы , Я враг небес, я зло природы... «Демон» имеет 7-8 редакций. Любопыт­ но отметить, как менялся от редакции к редакции центральный образ. Принято считать, что, сделав местом действия поэ­ мы Кавказ (в 6-й редакции), введя в сю­ жет отца и жениха Тамары, Лермонтов придал поэме более реалистический харак­ тер, уйдя от голых философских абстрак­ ций добра и зла... Это не совсем так. Ска­ жем, во 2-й редакции 1830 года и Демон, и Тамара, на мой взгляд, являются в до­ вольно житейском, приземленном облике. «Злой дух» здесь не может полюбить не потому, что его прикосновение роковым образом означает мгновенную смерть для любимого существа (воистину коварное проклятие бога!), а потому, что он дал клятву... А это ведь уже совсем по-чело­ вечески. Но какие клятвы между богами?! Разве там жизнь основана на договорен­ ностях и обязательствах, а не на строгой, божьим провидением обозначенной, раз и навсегда регламентации, доле, судьбе? Да и в своих любовных притязаниях Демон более напоминает неопытного юношу, чем изгнанного и проклятого грешника; Он искусить хотел — не мог. Н е находил в себе искусства; Забы ть — забвенья не дал бог. Любить — недоставало чувства... Какой-то патриархальной, с почти про­ заической судьбой предстает здесь и Та­ мара. Она отца и мать не знала, И люльку детскую ее С таруха чуж дая качала... Но это ль бедное житье, Лю бовь ли сердце испугала, Опасность ли — о том узнать Никто не дум ал испытать. Конечно, дитя, не знающее своих роди­ телей,— романтический персонаж, но эта заботливая, качающая люльку старушка как-то сразу заземляет образ, и никакой тайны мы не ощущаем. Реалистическими деталями обставлено и искушение — «грехопадение» Тамары: Она противиться не смела, Слабела, таяла, горела От неизвестного огня. Как белый воск от взоров дня. и сам Демон лишен здесь своей сата­ нинской гордости и уязвленного самолю­ бия. Нет, конечно, он горд, но не более, как всякий человек с достоинством, не же­ лающий, скажем, унижать себя, лишними просьбами. А главное, он не испытывает трагического чувства от того, что не мо­ жет полюбить и творить добро: и слишком горд я, чтоб просить у бога вашего прощенья: Я полюбил мои мученья И не могу их разлюбить. Этот демон не всегда трагичен, он по­ рой даже самодоволен: Лю блю блаж енством и страданьем, Н адеж дою , воспоминаньем, Всей роскошью душ н моей... Так прекраснодушно в последней редак­ ции Демон не выражается... В «Восточной повести», как обозначен жанр окончательной редакции, Тамара по­ селена в доме-замке своего отца Гудала, стоящем на горной скале-утесе, ее жени­ ха убивают разбойники, конь приносит его мертвого в дом невесты и т. п. То есть налицо весь аксессуар типичных для рус­ ской поэзии того времени «кавказских поэм». Демон же здесь — подлинно тра­ гическая и страдающая личность, но уже с оттенком романтизированного горнего духа, небожителя или исчадия ада. Это действительно «дух изгнанья и сомненья». Но до того, в ранних редакциях Демон еще во многом несет в себе, я бы сказал, «человеческие» черты. Это отчетливо вид­ но, если сравнивать финальные сцены раз­ ных редакций, когда «ангел мирный» и Демон борются за душу погибшей Тама­ ры. Во второй редакции ангел в сущности даже не решается молиться за бедную ду­ шу молодой монахини: Вот тихо над крестом склонился. К азалось, будто он молился За душ у девы молодой. Увы! Напрасные моленья. Ее страстям уж нет прощ енья... То есть осуждение Тамары безусловно; она согрешила и — рай не для нее. Что же и молиться? Возникающий же тут Де­ мон тоже не многим отличается от «мир­ ного ангела»: Тогда над синей глубиной Д ух гордости и отверженья Летит с вершины диких гор Как будто прелести творенья* Непозволительный укор Как свод безлучный в день осенний Был мрачен искуситель гений. Он близ могилы промелькнул И, тусклый мертвый взор кидая. Посла потерянного рая Улыбкой горькой упрекнул... В третьей редакции поведение ангела существенно меняется: он уже откровенно молится перед творцом «за душу грешни­ цы» и вместе с ним «молится природа». В 6-й редакции этот оттенок даже усилива­ ется: «...приник с усердною мольбой за душу грешницы младой». Демон же пока выглядит «рефлекси­ рующим интеллигентом», умеющим подав­ лять свои порывы. Тогда над синей глубиной Д ух гордости и отверженья Без цели мчался с быстротой; Но ни раскаянья, ни мщенья Не изъявлял суровый лик: Он побеж дать себя привык! Не для других его мученья! Но постепенно он, если можно так ска­ зать, «демонизируется». Вот 5-я редакция: 1 Здесь и далее выделено мной (П . У.)