Сибирские огни, 1989, № 10

у Александра Павловича Глазырина, бывшего сотрудника «Дзержинки», прият­ ное благообразное лицо и бесшумная по­ ходка. Хороший психолог. Профессия обя­ зывала? До встречи с ним я был уверен, что Александр Павлович работал в упомя­ нутой организации бухгалтером. — Я занимался разными вопросами,— уклончиво сказал он. Позже в его словах промелькнуло: вмес­ те с другими он работал над пересмотром дел незаконно репрессированных. Он даже сказал «невинно осужденных», но тут же добавил со значением: — Вернее, тех, кого по нынешним мер­ кам виновными не смогли бы признать. Довольно подробно рассказывал, что из себя представлял «централ» НКВД, но в подробности того, что происходило за его воротами, не углублялся. Мол, каждый работал в своем отделе, а интересоваться, что происходило у коллег, было не приня­ то. Умело выдерживая где нужно паузы, доводя городские пересуды о могиле на яру до абсурда и играя при этом уже на интонациях, Александр Павлович целе­ направленно убеждал, что дело выеденно­ го яйца не стоит. — Вон шум подняли, что там тысячи расстрелянных были!— с иронией говорил он.— Ничего подобного. Дезертиры. Ма­ ленькая яма. Такие есть на территории каждой тюрьмы. А тогда репрессии были нужны. Без репрессий мы, пожалуй, не выстояли бы. Еще слухи ходили, что в ре­ ке ребенка с простреленным затылком ви­ дели...— он снова усмехнулся,— Что там за пятьдесят лет могло остаться? Одни кости. Я не стал говорить, что знаю про мумифицированные трупы. И не стал уточ­ нять, случайная лн это оговорка: пятьде­ сят лет. Если пятьдесят лет, то при чем тут дезертиры? Что-то похоже на оговорку прозвучало и тогда, когда речь зашла о В-ве. — В-в не расстреливал. Это я точно знаю,— говорил он с заметной досадой на городские слухи. — Почему вы так в этом уверены? — Я об этом слышал еще в 1949 году, когда пришел на работу. — Значит, уже тогда шли разговоры на эту тему? — Да. И позже — когда пересматривали дела в связи с реабилитацией. В-ва напрас­ но оговорили... Спрашивается, чего ради толковать о расстрелянных дезертирах и исполнителях смертных приговоров, когда речь идет о реабилитации без вины погибших? Да, еще одна деталь. Когда он сам же упомя­ нул о слухах, будто в Оби видели детский труп, я сказал: — Мне тоже доводилось слышать нечто подобное. А вы исключаете возможность того, что в ежовщину могли расстреливать и детей? Александр Павлович молча и несколько картинно развел руками. С большой симпатией он рассказал про милиционера Лебедева. Тот лет двадцать назад застрелился, и его иной раз вспоми­ нают в Колпашеве, как человека, имевшего отношение к могиле и именно по этой причине наложившего на себя руки. Он же к соответствующему ведомству не имел никакого отношения. Так вот, Глазы- рин очень живо, тепло, с большой симпа­ тией обрисовал Лебедева, этакого совест­ ливого правдолюбца, и уложился в рас­ сказе буквально в две-три фразы. Мне это почему-то хорошо запомнилось. Вот и сам Александр Павлович исключительно симпа­ тичный человек. Поговорить бы с ним о чем-нибудь более легком — можно бездну удовольствия получить... Накануне отъезда из Колпашева я еще раз пришел к тому месту, где, зависая над мутной водой изломанной кромкой ас­ фальта, обрывается в никуда та самая улица. Было буднично и мирно, близился вечер. На далеком фарватере, отмеченном флюо­ ресцирующим, источающим оранжевый яд бакеном, громоздились два неподвижных нефтеналивника. Мимо, отчаянно мигая проблесковым маячком, тянул тяжелую баржу маленький буксир. Тополь на обрыве — это все, что оста­ лось от сквера у здания НКВД. Или он из нового поколения? Ведь тополя быстро тянутся вверх и легко отживают свое. Всему свой срок рождаться и умирать: людям, деревьям, идеям. Впрочем, идеи рождаются вместе с людьми и вместе с людьми умирают, не раньше. Как и от собственных детей, люди редко отказы­ ваются от выношенных ими теорий. И иногда идеи успевают убивать тех, кто их выпестовал. Когда-то улица, сиротливо уткнувшаяся в обрыв, носила другое имя — Вегмана. В 1938 г. большевика Вегмана расстреляли, улице дали имя Стаханова, и лишь позже Ленина. Но все кануло в прошлое. Вымощенная торцами лиственничных кругляшей улица Вегмана сменила название, покрылась ас­ фальтом. Исчез «централ»... Немалое усилие надо совершить над собой, чтобы вообразить в пустоте у само­ го берега, над тем местом, где сейчас иг­ рает тревожной свинцовой рябью вода, этот мираж, двухэтажное здание из бруса, высоченный забор с колючей проволокой наверху, разбредшееся по пустынной ули­ це стадо коров, злые окрики часового, стоящего на сторожевой вышке, и перепу­ ганный пастушок, торопливо взмахиваю­ щий кнутом... И такой же ничейный, без­ домный ветерок в вышине. И еще прячущаяся за углом дома де­ вочка, которая с надеждой глядит на во­ рота НКВД и ждет, что ей вернут отца. Ровно пятьдесят лет назад в этот приз­ рак-острог, в эту повисшую над рекой пус­ тоту навсегда ушел школьный учитель Ми­ хаил Георгиевич Смирнов, Славный, чест­ ный, порядочный и добрый человек. Ушел, как и бесчисленные другие жертвы чело­ веческой глупости, жестокости и подлости. Ушел, чтобы не мешать остальным строить светлое будущее. То самое будущее, кото­ рое стало нашим настоящим. Со своими достоинствами, со своими недостатками, но в общем-то довольно обыденным и не таким уж светлым, сказать по совести.