Сибирские огни, 1989, № 10
Когда тебя не понимает человек, кото рому, как ты убежден, цена ноль и кото рого ты, как тот самый ноль, видишь насквозь, его непонимание не больно трогает. Пройдешь мимо и не обернешься. А когда тебя не понимает человек, который тебе чем-то симпатичен, это уже задевает. Как же! И по здравому размышлению даже начинаешь подозревать, что с право той твоей не все ладно. К тому же знакомство с Сибирью спо собствует пробуждению комплекса вины. Вины более сытого перед тем, у кого ты забрал принадлежавший ему по справедли вости кусок. Если в .Москве заезжий швед изумляется российской невежливости, с какой ему в лицо зевают пустотой при лавки, то изумляется он прежде времени. Его б сюда, в Колпашево. И пусть он, гость дорогой, посмотрит на тот страшный, словно уже жеванный куссж говядины, которым здесь торгуют по цене пять руб лей за килограмм. Да и говядины ли вообще? Впрочем, что условия для сельского хозяйства в Сибири отнюдь не идеальны, известно давно, потому и ссылали сюда на уничтожение крестьян. Ну, а газ? Тот самый газ, которого пока с избытком и которым Западная Сибирь снабжает поло вину Европы (надо ведь добывать валюту, чтобы у западного фермера-кулака, не по павшего на наше счастье в спецпересе- ленцы, покупать зерно — извините за изби тое напоминание, куда валюта идет). Так вот, недалеко от сибирского города тянется магистральный газопровод к чер ту на кулички, а на отросток в несколько десятков километров труб не хватило. Но в Сибири таким веш,ам не удивляются, в Сибири привыкли. И топят печи дровами. Работают, в меру поругивая явную жи тейскую несуразицу. И когда все это видишь, начинаешь думать, что у тебя самого столько долго терпения не нашлось, сорвался бы, наха мил бы начальству, выпутался бы из по стромок, дал бы деру куда-нибудь поближе к Крыму. Думаешь— и понимаешь, что косточка в тебе не та, что не смог бы много лет тянуть эту лямку, что успел привыкнуть в Москве к сытости, комфорту, беспроблемности, о которых, может быть, и не подозревает еще более изнеженный швед, недовольный отсутствием в мос ковских гостиницах туалетной бумаги... Так и осталась тяжесть от несостоявше- гося разговора с главдиспетчером. Гоняет человек вверх и вниз по Оби баржи с грузами, и от его нежелания оглядываться назад, от ясности жизнеустройства всем прямая выгода. И мне в том числе. Малюсенькая надежда, правда, на взаимопонимание осталась. Возможно, как раз в том суть, что чело век при деле, при должности... А позже, к вечности, говоря высоким слогом, поближе, а от планерок и парткомов подальше, уже на пенсии, и появится желание пооткровен ничать? Задним числом начинаю понимать, что в целом пожилые люди были со мной раз говорчивее. Другая встреча. Алексей Николаевич Мальцев. Я уже упоминал его имя, по.мни те? В годы войны был первым секретарем горкома комсомола (на фронт не попал по инвалидности). Теперь — заместитель пред седателя опорного пункта № 1. Туда я и направился, зная, что к ликвидации захо ронения косвенное отношение имели и дружинники. Был почти уверен, что уж здесь-то полу чу от ворот поворот. А встретил полнейшее понимание и поддержку. Лишний раз убеждаешься, что демаркационные линии проходят не по должностным, партийным, классовым или расовым признакам, а по самой человеческой сути: люди, нелюди и все остальные, кто своего выбора не сде лал, кто ни холоден, ни горяч, кого Гос подь изверг из уст своих. Этих, последних, на свете хватало всегда, а сейчас их — сверх меры. Господь из уст своих Алексея Николаеви ча (хотя тот, надо думать, атеист) не изверг — если судить по тому запасу неравнодушия и способности болеть за других душой, которых в нем с избытком и на восьмом десятке лет... Итак, я сидел у него в опорном пункте. Время от времени приходили люди. Кто-то с просьбой, кто-то за помощью, кто-то по вызову. "Тогда я отсаживался в угол и слушал. Публика была довольно пестрой. Мамаша, желаю щая найти управу на сына-тунеядца. Он сам собственной персоной — здоровенный битюг с натужной покорностью во взгляде. На редкость хорошенькая девица лет восемнадцати-девятнадцати, но не по воз расту прыткая, с полгода назад вернув шаяся из Алма-Аты, куда исхитрилась добраться автостопом, и успевшая по воз вращении заразить триппером нескольких колпашевских парней. Запомнился один леченый-перелеченный алкоголик. Сложение ребенка, лицо стари ка — желтоватое, выдубленное чифирем. Оказалось, посетителю всего тридцать два года. Из них восемь лет провел в лечебно- трудовых заведениях. Разговаривая с ним, Алексей Николае вич словам любезным предпочитал слова выразительные. А этот полустарик — все- таки это был полустарик — не сводил с него влюбленных глаз. Млел от счастья. Наверное, для нарколога он как пациент безнадежен. Но и безнадежным нужна на дежда. Надолго его хватит? До завтраш него утра? Ну, так завтра можно опять потолковать с Алексеем Николаевичем по душам. Глядишь, и еще на денек отодви нется запой... Пожалуй, нетрудно понять, почему Мальцев не сделал карьеры. Хотя был на виду, но не на самом верху. Чтобы идти вверх, необходимы крепкие локти. А про чие сантименты без надобности, не в цене. Карьеру делают те, кто может подогнать к берегу буксир и вымыть в реку старые кости. Мальцев же с горячей убежденно стью сказал: — Обязательно напиши об этом! Люди должны знать! Так что и мне перепало от душевных щедрот неугомонной его натуры. Не гово ря уже о том. что он мне многое расска зал.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2