Сибирские огни, 1989, № 10

Свои самые утонченные вычисления Антонин производил на рабо ­ те, где в гулком, но уютном кабинете прочней всего ощущал свое место в пирамиде человечества. Это снимало с него большую часть той при­ родной нервозности и неуверенности в себе, которая свойственна лю ­ бому существу, сознающему свою смертность. Антонин непременно усаживался у окна на жестком пластмассовом стуле, глядел поверх домов, и с его лицом начинали происходить легкие метаморфозы: сперва оно выглядело озабоченным, и на этой фазе вычислений он формулировал суть затруднения, требовавшего ответа; затем отбирал способы его разрешения, какие были ему известны по предыдущему опыту, и брови его поднимались, а рот чуть-чуть приоткрывался. Если ни один из способов не годился, Антонин поднимал голову повыше и искал новый. Когда таковой находился, Антонин подмигивал небу и слабенько фыркал. Затем вычислял последствия применения найден­ ного способа, и вновь становился озабоченным. Наконец, Антонин ви­ дел «Конец фильма», и лицо его расслаблялось; морща нос, он отки­ дывался на спинку стула и начинал пощелкивать пальцами. Затруднения в работе у Антонина были двух видов: одни появля­ лись тогда, когда Антонину нужно было представить кому-то одному «наверху» или кому-то многим «внизу», что жизнь уверенно идет впе­ ред и Антонин с честью несет свою тяжкую трудовую ношу; другие ж е возникали, когда кто-то один «внизу» не понимал условий игры и на­ чинал искать смысла в ее содержании, которое в чем-то главном опре­ делялось и Антонином. Тогда Антонин вычислял способ объяснения этому чудаку, что он должен думать, чтобы образумить и принять порядок вещей таким, каким определял его Антонин и те, кто «выше, конечно выше, что вы, товарищ, при чем тут Антонин, товарищ, я такой ж е винтик, как и вы, образумьтесь!» Закончив вычисления, Антонин вставал и сосредоточенно звонил куда-то по телефону, либо, вызвав секретаршу, сообщал ей инструк­ цию по разрешению данного затруднения. Секретарша — что вы, что вы! сорок лет и замужем — внимательно слушала или записывала, приговаривая что-то вроде: «угху-угху». Записав или выслушав, она поднимала на него глаза, и в глазах ее было нечто, очевидно, материн­ ское. Она говорила что-нибудь о его внешнем виде, например, что он плохо выглядит в последнее время. В таких случаях в глубинах его д у ­ ши возникал образ безумно усталого, но мужественного в подвигах своих важного государственного мужа. Он вспоминал соответствую­ щую этому образу мимику и жестикуляцию и выдавал образ во внеш­ ний мир, хотя и не бог весть, что за зритель — собственная секретарша: он приподнимал правую и опускал левую брови и спрашивал: «Да?» И, проведя рукой по потревоженной переносице, отпускал шутку о своем здоровье и о здоровье вообще. Секретарша демонстративно не реагировала на его мужество, с довольно фальшивой озабоченностью оглядывала его от макушки до пояса (остальная часть тела была под столом) и укоризненно покачивала головой. «Идите, Сана Санна!— говорил он, кивком показывая, что ценит ее сострадание.— И вызови­ те ко мне...» Он называл, кого, а потом аккуратно шел в «комнату от­ дыха» и пил там минеральную воду... Шофер ждал его допоздна. Наконец, Антонин выходил из з д а ­ н и я - п л е ч и чуть пониже, чем утром,— устал, что там говорить! Шо­ фер заводил мотор, и Антонин ехал домой, разглядывая вечерний пей­ заж города. Однажды на красный свет дорогу перебежал мужчина с авоськой с мандаринами. Машина взвизгнула и остановилась. Шофер высунул­ ся из окна и изматерил проходящего со странной жадностью. — Ну, Миша,— улыбнулся Антонин,— ну, ты его, хм, тепло. Шофер захихикал и, вновь заводя двигатель, крикнул: — Давить их всех надо, Антонин Августович! — Ну уж , давить,— ответил Антонин и, потрогав гастук, вернулся к каким-то своим мыслям.