Сибирские огни, 1989, № 10
Да, об этом надо кричать, кричать без ужимок, без извинений! И вот — загадка. Отчего мы так легко мысленно, легковерно готовы к этому и те лом и душой — к саморазрушению? Нет, нет, не будем кивать на тех, кто за нимает где-то кресла, которых мы обзыва ем бюрократами. Не будем! Повернем-ка взгляд в себя. Ну, разве то, о чем я сей час говорю, то есть массовое, обыватель ское прятание голов под подушку, когда об стоятельства вопиют — «действуй! дейст вуй!»— разве это не рабская готовность к саморазрушению! И еще вот что. Сложился стереотип, что ведомство или какое-то конкретное долж ностное лицо поступает так, а не иначе, то есть вопреки здравому смыслу, потому что, дескать, это ему выгодно. Ну, например, загрязнять целебное озеро Белё, уничто жать Енисей, вконец губить остатки гумус- ного слоя земли в хакасских степях... Д а нет же, никому в конечном счете это выгодно быть не может! Даже для ПРУ не выгодно. Сиюминутные привилегии, ко торые получит бойкий командир ведомства от уничтожения, например, кедровой тайги, никак не могут компенсировать конечной расплаты за содеянное. И вот одна-то из задач публицистики, считаю,— постоянно напоминать об этом, как о трагедии лич ности, ослепленной, не разумеющей в сле поте, что творит. Митяй, однако, не стал мне ничего отве чать, когда я ему поведал про свои сомне ния. Он, сидевший у стола, подтянул к себе за лапу пегого нашего котенка, посадил себе на колено и, хмурый, принялся дуть ему на доверчивые усы-антенны. По местному телевидению в это время показывали выборы в горсовет. Победил и занял высокую должность, как и полагается сегодня, самый мудрый и самый умный (так говорят). На трибуне он был без улыбки, с явной печалью — это в час тор жества-то, победы? И понятно: принимает- то миллионный город, в котором каждый четвертый километр теплопровода и водо провода аварийный; город, в котором еже годно экологический ущерб составляет 950 (!) миллионов рублей; город, в кото ром... не может не вызревать страх за де тей. Прогноз: в связи с разливающимися на Енисее рукотворными морями возможны в городе многобалльные подземные толчки... Город, который заселен нами, нами, ох, далекими от благоразумия... Тоскуем в городе-муравейнике, не перед кем поплакаться. В открывающихся, на скоро побеленных, церквах, еще неуютно гулких от прошлой пустоты, начинаются молебны. Отмолимся ли? Спасем ли свои души? И сохранили ли мы в себе христиан скую жажду к спасению? Читателю для полной ясности скажу: в официальной сводке Красноярск в самых худших среди других городов не числится, нет: ни по воровству, ни по разбоям, ни по чаду уличному... ОДНАКО, СТИХИЯ... ...А в Причулымском между тем в эту же ночь горела изба Дмитрия Чегуркина. Зату шили, когда уж сгорела крыша, обуглились бревна верхних венцов с угла и также оконные ставни. Я приехал, Митяй, весь до кости усохший, черный, в обгорелой ту- журчонке, прыгал на одной ноге, без про теза, с костылем под мышкой, по двору, усыпанному пеплом и давленными головеш ками. Он сунул костыль под крыльцо, выко вырнул оттуда старое пустое ведро, в под теках жирной солярки. — Вот,— сказал он.— Это самое... После пожара, поутру, в палисаднике было... валялось. — Ну? — спросил я. — Из него, выходит, плеснули... С этого ведра. Чтобы разгорелось-то. Можно бы... это... по ведру сыскать и того... определить. Чья она, посудина-то, а значит и... все ос тальное... раскрыть, значит... Да не хочу. Ну их. Не хочу! — Вот вам, дурачье, ваша агитация! Вот вам,— из предбанника, куда хозяева вре менно перебрались, шумела Мария, выста вившая голову в мужниной шапке, поста ревшее лицо ее было набухшим от слез и злобы.— Наагитировали на мое горюшко. Народ баламутить горазды. Вот вам!.. На считали на свою голову дурную. «Зарплат ный минус, зарплатный минус». Вот в какую сторону вышел ваш этот самый минус! Ду рачье! Было ясно: кто-то из сельчан отомстил Митяю, въедливому правдолюбцу-подсчет- чику, не устававшему корить и стыдить мужиков за их пустую иждивенческую жизнь на земле. Кстати, позднее я узнаю, что волна по добных насилий — месть активистам пере стройки—прокатилась и в других деревнях, — в соседних сибирских областях, где хо зяйства живут не по средствам, причем по лучка у работников этих «лажачих», убы точных, развращенных хозяйств бывает чуть ли не вдвое выше, чем в хозяйствах экономически сильных, рентабельных... Медленным шагом от своего двора через дорогу подошел Иван Коломиец: — "Гак вот оно, братцы, и выходит... С какой стороны, а... Во-она! Если взять же опять же испанского фермера, где общий тот самый рынок... У них худше. У нас-то жить можно, что ни говори. В придавленном голосе его не было ни участия, ни сочувствия соседу. Десятилетия, предшествовавшие нынеш нему периоду вхождения в объявленную де мократию, пожалуй, пострашыее столетия, предшествовавшего семнадцатому году, и потому сегодня воспринимаются острее, чем раньше, такие строки М. Горького: «Внут ренне мы еще не изжили наследия рабства, еще не уверены в том, что свободны, не умеем достойно пользоваться дарами сво боды, и от этого,— главным образом, от неуверенности,— мы так противно грубы, болезненно жестоки, так смешно и глупо боимся и пугаем друг друга». Это было написано в 1918 году. Не могу не привести признание партиГь- ного работника из села Тасеево А. Мельни кова: «Смотрел недавно слайды у прияте ля, побывавшего в США. Долго не мог по нять, что меня настораживает. Не сразу сообразил — пустынность улиц. Товарищ пояснил, что снимал он днем, а в это время 5 СиЗирские сгни № 10
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2