Сибирские огни, 1989, № 10

Андрей ФИЛИМОНОВ голод Городом правит голод Великие продавьтья режут ножами голых нищих и вовсе не гордых граждан А в небе сыр словно реклама мяса он нам луна и солнце В память о лимонаде залито нефтью море Поэты слагают песни о сталинском изобильи голодные словно ружья дешевые как ножи Мы ходим смотреть витрины мы отказались от устриц В комитете по пищеваренью лояльными числят нас Лишь где-то над гладью моря реет худой буревестник молнии синей подобный с керченской сельдью в руке Завтра я куплю картонный прямоугольник он дает мне право поехать к тебе Он отворяет двери в Эдем если контролер пронзит его щипцами Если же в кассе кончится картон или контролер потеряет щипцы я поеду зайцем и наверняка попаду в Железнодорожный Ад кратчайшей дороги к смерти легкой дороги Все сбрызнуто дождем готово к фотоснимку Я каменею на агитплощадке горсада Под дощатым полом ходят мыши с кусками хлеба в маленьких руках Пейзаж застыл забыв вращаться Долбеж дождя как будто пишут протокол на ундервуде протокол допроса В стакан воды немного слез и крови чекиста опытного фирменный напиток чекисты эти славно потрудились им памятники высятся в аллеях такие белые из гипса супермены Я каменею я почти на них похож забрался под одежду мокрый холод совсем раскис урицкий беломор А под дощатым полом ходят мыши они без счета приняли все души тела которых били на допросах такие белые из гипса супермены Теперь они живут в одном саду одни мертвы другие незаметны Все холодает холодает АВГУСТ у нас не предназначен для раздумиий пора заботиться о теплом доме оставив гипсовых людей смотреть на небо со страхом снега ждать как подаянья А мыши зазимуют под эстрадой на грудах плесневелых хлебных корок у лужиц серой дождевой воды У городских мышей такая карма Трамвай словно лодка по улице плыл по улице черной плыл воробьи хлеб клевали были хлебом голодных глаз Глаза без хозяина в парке висели Слепой крикнул прохожему ты тоже слепой Солнце ссутулив плечи брело по верхушкам деревьев Твоя кожа не видела солнца слепая страдала от жажды мои руки реки мои ее напоили выйдя из берегов темноты Мы купили газету мы сидели в кафе кофе замерзший хотел твоих губ сильнее чем я Ты сама была жаждой Ты тоже слепой твердили трамваи Радио плакало о убитых Никто не мог отыскать Империя дачников, в получасе езды, пожирает толпу электричка. Цель — зона отдыха, там — свобода и чай на веранде, почти как в книжке. Опускается вечер «лиловый негр вам подавал» дебильный мальчишка играет в индейцев дым папиросы как волосы ведьмы догорает костер Тут не отрезан от города — вынут, как стеклянное око, что носят для понта. Без тебя обойдутся везде, только дальше никуда не податься, и с банкой малины с широкой улыбкой движешься к дому, материшься, буксуя на скользкой тропинке. Березняк, покалеченный трактором, чем-то в профиль походит на римский форум. Вино из варенья и разговоры про все на свете подходят к концу, и сонные бабочки сыплются с веток, когда пробираешься ночью к шоссе.