Сибирские огни, 1989, № 9

нилось что-то там, на самом верху, сдвинулось, сработало, в результа­ те чего родилась новая ИНСТРУКЦИЯ. Она не закон, ИНСТРУКЦИЯ, создается она вопреки закону, но при помощи приводных ремней власти, отданной в руки бесцветных женщин-начальниц, способна сокрушить любой закон, любые нравственные нормы. — И вам не стыдно,— сурово глядя в глаза женщины-начальницы, загремел я: ведь терять мне было уже нечего.— Вы не девочка, в трид­ цать седьмом, надеюсь, слышали о процессах над «врагами народа». Тухачевский, Блюхер, Егоров... Писателей тоже расстреливали по доно­ су какой-нибудь деклассированной Чулковой. Или здесь, в Москве, ничего об этом не было слышно? Неужто и правда, что ЭТОГО НЕ БЫ ­ ЛО И БЫТЬ НЕ МОГЛО? Клокоча праведным гневом, я еще долго выступал в этом же роде, но «выступал» не в уютном кабинетике всесильной начальницы, а уже шагая по нарядной, ко всему равнодушной улице Горького. Какие-то фразы мои прорывались наружу, видимо, я их выкрикивал вслух, и это заставляло прохожих шарахаться в сторону. Оглушенный, растоптанный, я завернул в поисках утешения теперь уже не помню, в какую забегаловку, благо в те достославные времена было, где утешиться в столице. Сдав на вешалку рукопись, я сел за столик, заказал графинчик. На середине второго графинчика возле меня оказались два студента, один совершенно лысый, другой не лысый, но в очках. Перед ними я и произнес свою непроизнесенную перед женщиной- иачальницей речь. Студенты одобрили мою политическую линию, и мне пришлось заплатить за них, потому что они незаметно исчезли из ресторана. Больше всего потрясло меня то, как легко начальственная женщи­ на переменила свое отношение к моему роману на прямо противополож­ ное. Будто она была не живой человек, а некая машинка, в которой взяли и переключили контакты с плюса на минус, и она с ходу с той же энергией заработала в обратную сторону. С совестью у женщин-чиновниц, подумал я тогда, наверное, как-то проще, легче. Они больше солдаты, чем мы, мужчины. Опытные кад­ ровики, подбирающие номенклатуру, хорошо это знают, и, потому, видимо, наши издательства забиты прекрасным полом. Одна моя редакторша (издательство «Современник») вдруг начала подчеркивать — уже в верстке! — «божественные выражения»: Христа ради, дай бог, господи, царица небесная — пропаганда религии! Кто-то на диспетчерском пульте нажал кнопку: религия — опиум для народа — и вот я уродую текст, выбрасываю фразы, абзацы, целые страницы. Скрежещу зубами, но уродую — попробуй ослушайся: чиновная мос­ ковская дама покажет тебе кузькину мать: мигом вылетишь из плана!, А наши провинциальные литературные начальницы?! Они чуть по­ мягче московских, случается, сами доходят до слез, но выжмут из текста твоего не только «божественное», но и «сатанинское»! И есть милые женские хитрости такие, например. Однажды на правах «маститого» («местная обойма») я уперся: не буду портить текст! Редактор в слезы, главный редактор — за валидол, дошло дело до ди­ ректора (все трое дамы). Редактировать взялась сама государыня-рыб­ ка, директор, поднявшаяся до руководства литературой то ли из торгов­ ли, то ли из райкультуры. В какой-то час с небольшим все было «обгово­ рено», утрясено и «задействовано». Мы остались довольны проделанной работой и в догон унесенной в типографию рукописи выпили по рюмоч­ ке коньяку. (Не подумайте плохого: тогда это не только не возбраня­ лось, но было доброй традицией). Но вот книга вышла — и что же? Все, что мы столь хитро «спасали», из книги пропало бесследно, испа­ рилось. А ларчик открывался просто: стоило закрыться за мной двери, как дама-директор вернула рукопись и своей нетрепетной, власть иму­ щей рукой беспощадно вычеркнула все «неопробированное». Потрясло меня однако больше всего то, что самой ей это коварство ничуть не показалось ни бесчестным, ни стыдным. Напротив, увидав меня на ка