Сибирские огни, 1989, № 9

я учился на Высших литературных курсах, жила стоустая молва: труп Сталина вынесли из Ргли тт^п вы и наше общежитие: ну, вот, теперь-то уж окончательно. ру бросили О н 1о1 ьш е вернется Вот она, весна, вот она, долгожданная свобода! Говорили, сожгли труп, даже ^епел уничтожь1ли ликуи, Россия! Мы спорили ночи напролет, какой там сон?! Мьг были еще моло- ды у нас дух захватывало: можно писать обо всем! ВСЮ ПРАВДУ! Писать, как писали Чехов, Бунин, Толстой. Можно писать даже сатиру, как Гоголь и Салтыков-Щедрин! Всю правду о воине, всю правду о сталинизме. Я сел за роман «Странник» — история моего клана — с коллекти­ визацией, раскулачиванием, с тридцать седьмым годом, с палестинами бериевского ГУЛАГА,— все, что я знал о родителях-горемыках, о дядьях моих, родне, сосланной в Нарым, да и юность моя лагерная все ложилось в романную канву: пять десятилетии судьбы народной — от коллективизации до наших дней. Никогда в жизни мне так не писалось больше первая часть, де­ сять авторских листов — была завершена за полгода! Перепечатал, отнес в издательство «Советский писатель», мне ска­ зали: загляните недели через две. О, то было дивное время, и день, когда две недели спустя я зашел в издательство, был звездным часом в моей жизни! Рядом с рукописью прочитанного, отрецензированного романа лежали бланки авансового договора уже с печатью и подпися­ ми! Мало того: меня пожелало увидеть начальство! Им оказалась обворожительно улыбающаяся вся доброжелатель­ ность — женщина цветущих лет, вставшая мне навстречу и дружески протянувшая руку. — В рукописи есть несколько замечаний рецензентов,— усадив рядом, сказала женщина.— Посмотрите их. Что сочтете нужным, по­ правьте,— и договор наш вступает в силу. Замечания были пустяковые, в сущности, поправки я мог бы внести тут же, пристроившись на краешке стола женщины-начальницы, но — святая простота! — попросил рукопись домой. Сказал: на пару дней, и о, как жестоко я теперь кляну сам себя и презираю: вернул я рукопись лишь через четыре месяца — увлекся правкой, дописал несколько новых финальных глав. И вот я снова на десятом этаже издательства, пригла­ шен в знакомый кабинет, но за столом сидела совсем другая женщина. Нет, это была та же начальница, в том же элегантном черном костюме, но где — доверительность, где обворожительная улыбка? Пе­ дантичность, сухая деловитость, как назло, беспрерывно звякали на столе телефонные аппараты и откровенная — или это мне показалось? — брезгливость к моему неважному костюмчику, ко всему моему заштатному, провинциальному виду. Что случилось с милой женщиной? — екнуло у меня в груди. — Наш договор с вами — ошибка,— сказала она.— Меня ввели в заблуждение, виноватых я уже строго наказала. Нет, нет, о романе не может быть речи: какой там роман! У вас же «черные вороны» разъез­ жают по улицам, хватают невинных людей — где это было?! Когда это было, в какой стране?! Деклассированная Чулкова доносит на всех, и ей верят! Да что вы на самом деле? — не было этого. Ван Ваныч — похолодел я. Но ведь совсем недавно она говорила совсем другое! Что случилось?! Я ничего не понимал. Как мне было понять тогда, что, пока я правил роман, многое переменилось. Переменилось не в отношении к моей маленькой женщины-начальницы, а где-то непомерно высоко. В тех сферах, кои недоступны взору простых смертных, откуда сверкают молнии и, сотрясая судьбы человеческие, громыхают громы. Слишком еще мы были наивны, когда ликовали, поверив, коли труп Сталина выброшен и сожжен, вернуть его назад уже невозможно. Все возможно, и, пока я, просиживая от открытия до закрытия в читальных залах, прар^цд рукопись, многое переменилось. Переме