Сибирские огни, 1989, № 9

ЛОВЫ », о господи! Ни «Детей Арбата», ни «Пожара» на полочке той, все «читабельное» — приключения, детективы. О бестселлерах послед­ них лет собеседник мой слышал, но ничего не читал и глубоко несчаст­ ным себя не чувствует. Книга для читателя-провинциала — все равно, что винно-водочные для не очень пьющего: есть — хорошо, нету — в очередь давиться не полезет. Сталинизм и застой сделали все возможное, чтобы отучить нас от чтения серьезного, на ниве литературной взращивая, с одной стороны, чертополох «производственного» романа, а с другой — миллионно тира­ жируя «Королеву Марго» и «Трех мушкетеров». Какую конкуренцию альковной и детективной «классике» могла составить текущая современная литература, издаваемая ничтожными тиражами, удушаемая свирепым надзором так называемого лито? Чудо, что литература наша совсем не заглохла, что вышколенные культом Ван Ванычи из этих самых контор, наделенные чудовищным правом приговаривать к смерти СЛОВО, не убили ее, глуша самое талантливое, правдивое, смелое. В результате страшного пресса на всю культуру от поколений тридцатых, сороковых, пятидесятых мы получили по исторической эстафете до слез мало. В сущности от литера­ туры тех десятилетий осталась разве что «Поднятая целина», которая поэтизирует кровавые оргии расправ над крестьянством, да роман «Петр Первый», обрядивший в белые одежды один из самых кровавых культов прошлых, настоящих, последующих! «Тихий Дон» — произведение великое, но один роман, даже вели­ кий, культуры национальной создать не в силах. Много обещала литература шестидесятых, но мощной культурой стать просто не успела, потому что «оттепель» обернулась сумраком новой зимы, когда вся культура вновь была отдана под власть Ван Ва- нычей, количество которых застой умножил, насадив их всюду и снабдив железными директивами, истребляющими всякую правду, за исклю­ чением казенной, дозволенной. В одном из рассказов о войне описал я баню с прожар­ кой, которая, как известно, устраивается ради того, чтобы выжить из обмундирования окопных спутников наших — вшей. «А вот этого не было! — поставив на полях рукописи жирный вопрос синим каранда­ шом, весело сказал Ван Ваныч.— Вшей не было. Абзацик про вошек — долой. Страницы про баню — тоже долой: не героично как-то. Понесли по моему настоянию рукопись другому Ван Ванычу, кото­ рый воевал, но и он твердо сказал: «Правильно, не было ее, проклятой. Нет, вошь она была, конечно, но ее НЕ БЫЛО». Я обалдело тряс головой, когда мне передали этот разговор, а потом со скрежетом зубовным вычеркивал из текста недозволенную с прожар­ кой вошь, говоря себе; вот он, враг мой! Ведь это ты роешь пропасть между мной и моим читателем! Как же я завоюю его сердце, если ты, властью тебе данной неизвестно кем, убиваешь мою ПРАВДУ?! Правду, которую я выстрадал! Был я тогда, как и многие бывшие вояки, бесконечно наивен, искрен­ не думал: убери Ван Ванычей — и мы создадим великую литературу. Я листаю свои книги, но не читаю. Не могу. Они, дети мои, но поче­ му мне всегда трудно с ними, стыдно перед ними. Как отцу, стыдно, потому что не сумел оберечь, защитить их... Перед операцией хирурги зачем-то ломают иногда кости пациентам, и вот теперь, там прочитав начало рассказа, там что-то из середины повести, я вижу, где я тоже ломал кости героям своим. Зачем? Чтобы втиснуть их в прокрустово ложе дозволенной схемы, которая только и давала им право на жизнь. Иначе Ван Ваныч беспощадно зарубит вдохновение твое. «Лучше бы ты из автомата полоснул по мне!— делая страшное дело, говорил я невидимому Ван Ванычу.— Или мне полоснуть по тебе...»