Сибирские огни, 1989, № 9

— Кто... объявился? — Да он же, богатырь-застой, кого вы ищете.— Виктор Андреевич смеется громким смехом человека с чистой совестью.— Стронулись вы с места, аж на край света добирались искать его, а на самом деле он на кухоньке вашей посиживает. Потому как он и есть мы сами: сидит род- нуля в каждом из нас в печенках, в селезенках укрепился. Со времен былинных сидит, и пошел он с того самого богатыря, что лежал на печи тридцать лет и три года. Мы потомки того богатыря, тоже ведь вели­ кие любители полежать на печи. Пихнут нас под бок — вставай, подни­ майся, а мы— ни гугу, замерли: может, пошумят, покричат — отста­ нут. И лежи себе дальше на печи: тепло, светло, кулагой пахнет. Так что ищите его в себе, не ошибетесь, найдете, и в начальнике вашем, что послал вас на край света, уверен, тоже сидит он, миленький, затаился. — А как насчет капитана Ковригина? — ехидно спрашиваю я. — В нем богатырь-застой не затаился? — А то как же! Тридцать лет и три года сидит-посиживает, те­ перь, впрочем, уже к сорока приближается, зрелый возраст. — Признание ваше мне, видимо, надо расценивать как самокри­ тику в духе момента? — Именно так! — подхватывает капитан Ковригин.— Не будь мо­ мента, я бы твердо помалкивал. И вы — тоже. И ваш начальник. Илн анекдотами обменивались бы. А теперь, раз позвали всех на перестрой­ ку, слезай, богатырь, с печи! — стыдно помалкивать. Слезать с печи не слезаем, но заговорили. Критики на всех уровнях — навалом. А у меня самокритика. Я именно в этом направлении решил перестраиваться. Вот конкретный пример из производственной сферы. Вызрела у меня одна дельная мысль в голове: уж больно маемся мы с зимними ремон­ тами, а есть возможность не маяться, если организовать все по-чело­ вечески. На ремонт нашего судна отпускается шестьдесят тысяч, я и говорю начальству: «Отдайте мне эти шестьдесят тысяч под полную мою ответственность, и я свой корабль отремонтирую в два раза быст­ рее и в десять раз лучше. Отчитаюсь за каждую копейку и еще тысяч двадцать верну государству. Можно сказать, подарю ему двадцать ты­ сяч— берите, пожалуйста! Нет, не хотят брать подарка госчиновники! Слушают, хмыкают на мои расчеты, вроде понимают, вроде одобряют даже, но... не пущают. А не жулик ли я, не аферист ли? Так и не пове­ рили мне, чтобы подарить двадцать тысяч за так, за спасибо! Не мо­ жет этого быть, а раз не может — запретить! Трать, говорят мне гос­ чиновники, что положено, не умничай. И что же? Трачу, не умничаю, чиновникам хорошо, и мне благодать. Больше дадут, я больше истра­ чу. Хошь миллион! Не мое же... И чиновника я понимаю, потому как зачем от добра добра искать — покой всего дороже. — А может, и правда, не надо умничать? — испытываю я капита­ на Ковригина.— Не высовывайся! — это не сегодня сказано. Может быть, еще при князе Владимире, всегда были на Руси умные люди. — А я что говорю?! — подхватывает капитан.— Тише едешь — дальше будешь. Береженого бог бережет. Все можно, только осторож­ но. И так далее, и тому подобное. Я очень даже хорошо понимаю пра­ щуров наших, богатырей святорусских: не было у них материальной заинтересованности слезать с печи. Помните, почему богатырь все же слез и пошел богатырствовать? Пришли к нему добры люди, поднесли винца. Вот он, материальный интерес! И не когда-то что-то будет, а прямо на печь поднесли — срочным авансом! А теперешнему богатырю какой резон слезать с печи? Никто ему ничего конкретного не обещает, не предлагает, а насчет винца все даже наоборот. И полеживает он себе; а для ча высовываться? Богатырствовать, а во имя чего? — Как во имя чего? Чтобы жить, пишут газеты, лучше. — А чем плохо мы жили при застое? Сахару — хоть мешок, хоть два неси. Ливерная колбаса без талонов лежала. А винно-водочные? В девять утра с открытием магазина, милости просим! Наливочки- настоечки, ликеры лимонные, вишневые, ромы-коньяки, а уж бормоту- 67