Сибирские огни, 1989, № 9

век, действую с открытым забралом... Имя-отчество вашего редактора, живо! Рывком пододвинула телефон, начала энергично накручивать диск. К счастью моему великому, наш «главный» был в отпуске, и с Наумовой-Широких говорил замещавший его секретарь партбюро Вла­ димир Дмитриевич Иванов, бывший командир батальона. Я слышал в трубке рокот могучего баса нашего парторга, смирен­ но поддакивавшего старушке, слышал, как он рычал в мой адреьд обе­ щая стереть меня в порошок, размазать по стенам редакции. Дурак этот, обещал Владимир Дмитриевич, теперь дорогу забудет во все биб­ лиотеки мира, за версту будет их обходить. А когда я позже появился ни жив ни мертв в редакции, он, в тем­ ном углу покрыв меня троекратным пехотным матом, спросил: «Тебе что, дура, девок в редакции мало, по читалкам таскаеш^зся. Давай крой в районы, в командировку, месяца на два, и чтоб твоей ноги в го­ роде не было, может, и сойдет». Сошло, слава богу, хотя старушка звонила в редакцию, справ­ лялась, какие приняты меры на мой счет. Не знаю, как выкручивался Владимир Дмитриевич, а я потом, и правда, за версту обходил уни­ верситетскую библиотеку, где царили скромная девушка Маша, бди­ тельная комсомолка, и ее суровая повелительница. ...Справа по борту — поселок, скопище крыш, среди которого свер­ кают стеклянные плоскости теплиц. Темные дерев^ья на берегу, над ними возвышается что-то нездешнее, то ли греческий портик, то ли бе­ седка для отдыха на природе. — Справа по борту — Курейка,— по динамику слышу я голос Сер­ геевича. Курейка? Как Курейка? Не может быть! Я же еще не приготовил­ ся! Я бросаюсь на мостик, дрожащими руками хватаю бинокль. Темные деревья — это ели, целая аллея. С приближением нашим елочки как бы расступаются, кокетливо расправляя широкие зеленые юбочки. Портик высок, купол его плывет над крышами поселка, простор­ ные проемы-окна — на все четыре стороны, на всю безбрежность Все­ ленной. А где же ОН? Он-то где? Я хорошо помню,__как на фоне низких тундровых далей вырастала его статуя с головой, гордо венчающей могучий торс гиганта-сверхчеловека, и как-то само собой получалось, ты уже больше ничего не видел, не замечал, кроме НЕГО. ОН единый парил над окрестностью. Скульптор придумал еще один эффект: когда судно сравнивалось с памятником и статуя состваривалась с фасадным овалом окна, ОН оказывался как бы внутри портика, и крыша ореолом парила над НИМ высоко в небе. Сейчас его не было, портик был пуст. А что это чернеет на берегу? Что-то темное, тяжелое, квадратное. Пьедестал!— догадываюсь я. Ж е ­ лезобетонная серая глыба — монолит, на ней ОН стоял. В бинокль я вижу лодки на урезе реки, телята мирно щиплют травку; вон собака побежала по своим делам. Собака, телята возле пьедестала... Страшно подумать!.. Пьедестал свободен, думаю я. Вскочит на него мышонок, и захо­ чет мышонок показаться львом. Ведь и покажется! С ТОГО пьедеста­ ла все можно! — Красивый человек стоял,— говорит Сергеевич.— Попросили выйти вон. Надави, Толя, кнопку, помянем гудочком красивого чело­ века. Рулевой давит на кнопку в потолке рубки. Над Енисеем, над бере­ гами плывет могучий рокот сирены. Телята, испуганно поджимая хвосты, шагают прочь от пьедестала; собака, обернувшись, лает на теп­ лоход. «Красивый человек»... Недавно по телевидению показали п ^ а д Победы, май сорок пятого. Еще довольно свежие маршалы гарцевали 64