Сибирские огни, 1989, № 9

свободного клочка земли. И ни одного свободного человека. Все люди зэки, все животные — зэки, даже звезды на небе — зэки». Они, зэки, строили Дудинку, железную дорогу до Норильска, сам Норильск, завод, рудники. Он, капитан Ким, бывший японский «шпион», начинал тут с первых колышков, точнее, с первых столбиков «зоны», которую они начали ставить раньше, чем жилые бараки,— для себя. После первого срока — пятнадцать лет, плюс ссылка с поражени­ ем, приговор без суда и следствия был повторен, и в день нашей встре­ чи на теплоходе «Ленинград» капитану Киму оставалось еще десять лет лагерей и столько же ссылки с поражением в правах. ...«Мороз за сорок с ветром, а костры разжигать — запрет, конвой стреляет без предупреждения. На тебе бушлат, шапчонка, валенки чи­ неные— все после солдатской фронтовой носки, в руках — кирка рубай ледок енисейский, шевелись, грейся за счет зэковского жи­ ра. Чуть остановился — ты труп или калека, пальцы на руках-ногах от­ ламывай и бросай — заледенели». Не то было страшно, о чем он говорил, а то, как жестяно, бесстра­ стно звучали его слова, с натужной жалкой улыбочкой на сухом, про­ каленном до черноты лице. «Костры все равно палили. А к вечеру уже по всей зоне горят. З э ­ ки, облепив со всех сторон огонь, стоят плотно, пальни с закрытыми глазами — не промахнешься». «И стреляли?» — спрашиваю. «А то как же? Шесть трупов ежедневно». — «Шесть? Почему... шесть?» — «Шесть патронов начкару выдавали на это дело, мы сосчитали. После шестого трупа зона открыто бросала работу, все кидались к кострам, посмеивались над конвоем; все. Пулек больше тю-тю!» Встреча моя с капитаном Кимом на «Ленинграде» была в пятьде­ сят седьмом, никаких следов «зоны» в тогдашней, тридцатилетней дав­ ности, Дудинке я уже не приметил, но мой собеседник все отчетливо помнил; «Вон там, в устье Дудинки, была лесобиржа. Туда осенью з а ­ водили плоты, а зимой изо льда уже лесок мы и вырубали. Ломами, кирками — по бревнышку, по сутуночку. А вон там, на бугре, вышка стояла. Хитрая. С оконцем. Оконце открывалось — и оттуда стреляли. Один начкар, по прозвищу «калмык», никому не уступал ни патрона. Все шесть патронов сам расходовал. Хитрый был: последний, шестой, на конец упряжки оставлял. Зона выстрелы считала: первый — готов... второй... третий... четвертый... В его караул много народу замерзало; ослабел, присел — все. Так и замерзнет сидя, потом никакими силами не выпрямить, только разломать надвое можно».— «А хоронили где?» — спекшимися губами спрашиваю я. «Кто ж нашего брата хоронил? Штабелевали».— «Как штабелевали?» — «Возили на тот берег, скла­ дывали поленницей. Вон там, видите, катерок в берег уткнулся? Там и штабелевали. До весны. А весной Енисей все подбирал, со льдом уплы-, вало. Да мало что от зэка оставалось к весне».— «Почему?» — «Песец кормился мороженым зэком, из тундры много его набегало. Очень зве­ рек обожает человечину».— «Вас тоже посылали штабелевать?» — «Нет, на то была похоронная команда. Доходяги. Я только зимой был на общих работах, а летом на катерке-буксире. Я же моряк. В Синга­ пур с лесом ходил. В Йокогаму. По-английски умел, по-японски. Три языка, кроме родного, корейского». Капитан дальнего плавания Ким, из тихоокеанского торгового флота. Его коллеги, рассказывал он, молодые капитаны, узнав его ис­ торию, подарили ему форму морского капитана, и с разрешения порто­ вого начальства он изредка надевал ее. В ту ночь, гуляя по причалам, он и забрел ко мне на огонек в рубку «Ленинграда», по,тому что мучил­ ся бессонницей. Капитан Ким был полностью реабилитирован, но уехать на роди­ ну;,'во Владивосток, так и не решился. Полностью восстановленный во всех своих правах, он остался в Дудинке, лишь вызвал с материка же