Сибирские огни, 1989, № 9

каком месте? В Дудинке, которая когда-то сама была огромным лаге­ рем! В Дудинке все рядом. Посидел у стойки, потягивая из длинного бокала какую-то одеколонно-пахучую жидкость, но ресторан не по се­ верному безлюден, тих. На улице помог человеку в войлочной тюбетей­ ке перетаскать из автофургончика в павильон ящики с помидорами, за что получаю приглашение в солнечную Грузию, в Цхалтубо. Удивляюсь тому, что в городе непривычно пусто, изгладываю^ на часы. Они показывают двенадцать ночи! Не может бы т^ Вон чайки летят, двое ребятишек журнальчик на скамейке листают. Но часы мои не врут; над Дудинкой, и правда, ночь, только не черная, материко­ вая, а белая, и если точнее — сиреневая. Это меня приятно удивляет: романтические белые ночи, значит, бывают не только в Ленинграде, но вот и здесь, в нашем северном маленьком Рио. А фонари на столбах все равно горят: кто-то исполнительный зажег их ночь есть ночь, ну и что, что белая? И фонари круглыми апельсинами рдеют среди нале­ тающих снежных залпов. ''' Пора на корабль, я отправляюсь в сторону порта. Что-то вдруг заставляет меня обернуться. Посреди тротуара недалеко от перекрест­ ка замер высокий человек. Он совершенно один, стоит твердо, будто врос в тротуар. В руках длинная палка, но человек не опирается на нее, а держит в стороне, на отлете, как держат жезл или посох. Человек никуда не шел, просто стоял, глядя перед собой куда-то в глубину улицы. На нем форменная фуражка и китель морского пок­ роя, все старенькое, ветхое, ветер треплет широко расклешенные внизу брюки. Из старых моряков, конечно, и вдруг мне начинает казаться,— со мной так бывает нередко,— что я видел этого человека. Только ког­ да? Где? Я возвращаюсь, прохожу противоположным тротуаром, вгляды­ ваясь в странного человека на перекрестке. Нет, это не старик, а по­ жилой, много поживший на свете человек, сухой, тощий, прямой, как его палка. Он ничего не делает, стоит и смотрит в глубину улицы. Я подхожу почти к нашему причалу, и вдруг мне вспоминается белая ночь тридцатилетней давности. Здесь же, в Дудинке, у какого-то из этих причалов стоял под разгрузкой «Ленинград», на котором я хо­ дил рулевым. Я одиноко сидел в рубке, вдруг вошел высокий, строй­ ный человек в форме моряка с полным набором капитанских нашивок. У человека узкие глаза азиата, в руках высокая палка, которую он дер­ жал, не то как жезл, не то как посох странника. Я круто оборачиваюсь, бегу в город, перепрыгивая через пути, железнодорожные стрелки. Еще светло, вот она, главная улица, вот и перекресток, где только что стоял тощий старик с палкой. Но перекресток пуст. Я огорчен, я уверен, старик с палкой — мой давний собеседник. Тридцать лет назад в рубке сухогруза «Ленинград» мы проговорили с ним всю белую ночь, вернее, говорил он, а я слушал. Из той ночи вот уже тридцать лет я помню каждую мелочь, например, как наши груз­ чики сварили в огромном казане картошку, принесли и нам в рубку вместе с селедкой. Где стоял в ту ночь «Ленинград»? С кормы видно было забитое судами устье речки Дудинки, с носа — песчаный левый берег, а по фарватеру шли «моряки»-лесовозы. Вон устье Дудинки, начинаю я уз­ навать, вон левый берег, низенький, зеленый; на рейде разворачивает­ ся белоснежный «Валерий Чкалов», сверкающий окнами кают. Пом­ нится, и в ту ночь прошел на север большой трехпалубный «пасса^ жир», и мой собеседник молча проводил его взглядом. Моему ночному гостю было тогда лет пятьдесят, он был кореец, я запомнил даже его фамилию, наверное, потому что она была самая распространенная среди корейцев — Ким. «Все в Дудинке было лагерное,— рассказывал мой гость, бывший капитан дальнего плавания.— Вся тундра вокруг — лагерь, ни одного 56