Сибирские огни, 1989, № 9

вого, равнодушного человека и напоминал бы своим стуком: не будьте трусливы, ленивы, не лгите, скверно быть столь дешево^ счастливым! ...Человек с молоточком постучал-постучал у дверей моей каюты, ушел, после чего я крепко заснул, настолько, должно быть, от огорчения крепко, что, проснувшись от женских рыданий, подумал: снится женщина какая-то плачет. Нет, не во сне, а наяву в соседней каюте над­ рывно плакала женщина, хотя откуда ей взяться. Может, Сергеевич под­ селил кого-то или мерзавец некий с берега втащил в пустую каюту жен­ щину, бесстыдно надругается? Я вскочил, поспешая вмешаться, и, как полагается странствующему рыцарю, начал лихорадочно застегивать брюки. Всю жизнь будет стыдно, если не помочь бедняжке. Торопливо одевшись, я уже вставлял ключ в дверной замок, когда плач за стеной без всякого перехода сменился вдруг счастливым сме­ хом. Заливистый смех, лепет, шепот страстный, и опять то плач, то смех. Похоже, не одна там женщина, две, голос (я не мог ошибиться) — го­ лос был один и тот же! Сбитый с толку полярными проявлениями чувств, я не знал, что де­ лать. Нужна моя помощь или не нужна? Взяв что-нибудь тяжелое, не шагнуть ли в соседнюю дверь, чтобы защитить честь незнакомой дамы, исполнив свой долг? Или, если я там не нужен, лечь спать? Я выбрал последнее: вроде никто не просил меня о помощи, да и плач все-таки странный какой-то. Не оказаться бы в глупом положении. Так все это и продолжалось целую ночь: рыдания, шепот, смех, неж­ ный лепет, черт-те что! Я был зол, кое-как уснул под утро, но, проснув­ шись, услышал все тот же голос, только не за стеной, а в коридоре: жен­ щина щебетала птичкой, смеялась, пела, хихикала. Я открыл дверь своей каюты, в коридоре, прижавшись друг к другу, ворковала пара. Он хорошенький блондин, розовощекий, в локонах — этакий пасхальный голубок. Она, по-современному тощая, лохматая, в мятых джинсах, окаменев, смотрела на него снизу вверх. Обоим лет по тридцать, ей, кажется, даже больше, но она, не ми­ гая, глядела на своего херувимчика со страстным обожанием, что сей­ час увидишь разве что у подростков да на старинных открытках про любовь. А он, до приторности красивенький, с завитыми локончиками, голубыми с поволокой глазами, привалившись к перилам лестницы, лениво-равнодушно принимал обожание своей тощей подруги. Дон Кихоту тут явно делать было нечего, но немедля прорезался во мне ветеран-депутат, который видит непорядок, и его надо пресечь. Непорядок состоял в том, что голубки разговаривали слишком громко, неприлично громко для флагмана грузового флота. И, казалось бы, мне-то какое дело до этого, чужой же монастырь? Тем не менее я окинул голубков испепеляющим взглядом: — И не совестно: орете на весь теплоход. Целую ночь по каютам ошиваетесь, в бордель теплоход превратили, доложу капитану. Как выяснилось потом, ничего более глупо-донкихотского приду­ мать было невозможно. Кудрявый херувимчик оказался другом Сергее­ вича, сам тоже капитан, его судно стояло на рейде, и все, происходящее в соседней каюте, было санкционировано молодым моим капитаном, которым я и хотел пристращать голубков-любовников. Смешно вспомнить, какие сентиментально-нелепые отгадки пред­ полагаемой драмы за стеной складывались в моей воспаленной голове. Замужество по настоянию родителей, злой, постылый муж, и вот не­ чаянная встреча под небом Диксона, искорка давней юношеской любви вспыхнула пламенем горького запретного счастья. Рисовалось и другое: муж, военный, в больших чинах, тайное бегст­ во ради вот этой встречи, которая, может быть, окончится прыжком с пирса или падением под колеса поезда. Грезилась печальная измена Катерины из «Грозы», это когда пленница любви очень уж громко начинала рыдать за стеной моей каюты, мне казалось,— каяться в содеянном.