Сибирские огни, 1989, № 9

однажды папочка, бросив жену с малютками-сыновьями, задним чис­ лом измыслив в оправдание своего бегства пряные выдумки. После семейной драмы уехал в другой город, где попросил у влас­ тей не квартиру, а комнату в коммуналке, чтобы, «если повешусь, со­ седи обнаружили пораньше, сильно не провонять бы». Нет, не пове­ сился, мало того, в сфере текстильной промышленности получил извест­ ность и грамоту, подписанную самой Екатериной Алексеевной Фурце- вой, знаменитейшей из министров культуры, валяется где-то получен­ ная от нее благодарственная телеграмма... Наверное, доля правды имелась во всем этом, но на слух звучало выдумками комнатного романтика с трагическим комплексом. Знакомый командир взвода попросил у друга папиросу, пригрозил: «Не дашь — застрелюсь». Друг не дал папиросу, взводный вытащил пистолет — застрелился. Один провинциальный актер, которого собирались пригла­ сить в Москву, но не пригласили, повесился на подоконнике, весь го­ род видел удавленника, а самого хозяина однажды прямо-таки из-под колес электрички вырвал случайно оказавшийся рядом лучший друг детства. Кукольный театр судьбы русского интеллигента с несостоявшейся или полусостоявшейся карьерой всегда густо населен изменами, само­ убийствами, рукопожатиями маршалов, телеграммами министерш, з а ­ вистью, коварством, благородством и предательством. Вдруг оказалось, что он объявил войну не на жизнь, а на смерть московским художникам- халтурщикам, на него покушались, и вообще завистников и недругов у него полна Москва... — Простите, вы работаете в системе народного образования, что вы думаете... — О перестройке в системе образования? Это страшно интересно! Я уже выступал со своей концепцией на районной конференции в свете перестройки и гласности, говорил остро, резко, называя фамилии. Ре ­ зультаты сами можете предугадать. Я оказался в положении того лей­ тенанта, который один шагает в ногу. Естественно, нажил врагов, думал уже: придется, как Чацкому, «Карету мне, карету!» — но судьба улыб­ нулась мне, не знаю, за какие уж такие мои заслуги, послала чудный дар — любовь юной девочки. Моя теперешняя жена моложе меня на 22 года, у нас растет дочурка, очаровательнейшее создание. Знаете что: пойдемте ко мне! Я покажу вам дочурку, познакомлю с супругой, вы увидите бабушкину самопряху, я всю жизнь вожу ее с собой. За чашкой чая продолжим нашу беседу о перестройке и гласности, у меня по этому поводу масса интереснейших мыслей... ...Любовь портовая На причалах безлюдье; слышно, как о сваи хлюпает прибойная волна. Краны стоят; второй день шоферы не работают, замерли порт, рейд, весь город. Второй день продолжается забастовка. На корабль я возвращался затемно. Неподвижность кранов, без­ людье, хлюпанье прибоя навевали тоскливое ощущение, что жизнь остановилась, потому что остановился вечный ее двигатель — труд. Настроение было скверное, но больше всего расстроили меня два Часа, проведенные в обществе человека в «фирме», его манера фальши­ во закатывать глаза, умиляться, шептаться трагически. Хотя какое мне, собственно, дело — огорчаться, расстраиваться? Ну, живет человек, как в куклы, в собственные жалкие выдумки играя, они заменяют ему жизнь реальную, счастлив, кажется, выдумал, за временем поспевая, новый, вполне актуальный сюжетец. Где ты, вспомнилось, человек с молоточком, о котором мечтали добрые, милые герои великого доь^тора? Человека с молоточком доктор выстрадал для той России, которая была моложе нашей на целый век, но как бы он пригодился и нам, те­ перешним россиянам! Стоял бы у дверей каждого счастливого, лени