Сибирские огни, 1989, № 9

Словом, это была поэзия, а не акафисты Игоря Славнина, вроде того, что «Крест на вашей шинели алеет, как в божьем раю, о ранах на вашем теле ангелы в небе поют!»,— стишки, кстати, напоминаюшие, как две капли воды, аллилуи другого молодого поэта — Юрия Сопова: «Вставайте, рыцари нежности, противники злобы слепой, божьим ме­ чом на мятежников, божьим бичом над толпой!». И помню, что, когда я обратил на это сходство внимание Антона Семеновича, так он ска­ зал, что и в жизни оба эти поэта несчастно похожи: один — клептоман, другой, Юрий Сопов, студент, в первый период советской власти в Си­ бири,— сотрудник советской прессы, затем пошел служить в личную охрану Колчака и по-дурацки подорвался на гранате. — Дегенераты! — сказал Антон Сорокин. И мы с ним, как помнится, сразу после этого разговора пошли на ли­ тературный вечер, в здание бывшей женской гимназии, превращенное в училище ЧОН, в клуб — выступать перед курсантами целой компа­ нией, в которую входил и Александр Вощакин (впрочем, скажу в скобках, он не долго сотрудничал с нами, исчезнув куда-то, да так, что толком узнать о его местопребывании я не мог даже у его брата — новосибирского художника Вощакина). Футурист Вощакин исчез, но сладчайший Игорь Славнин, наоборот, объявился, и не где-нибудь, а в Иркутске. Помню, как Антон Сорокин с торжеством показал мне газетную вырезку со славнинским стихотво­ рением «Поэма Алости»: «Отбросим сомнения скользкие, гранитной станем стеной, черные легионы польские молнией сожжем огневой. Батальоны двинем ударные, за Коммуну пойдем умирать.» И еще: «Голос Петрушки пулей катится, прыгает по канату дней!» — Жив, курилка! — возгласил Сорокин. — Я же говорил Вам, что вся его белогвардейщина — маскировка, и он притворялся клептоманом, вернее — вором, чтобы сесть в тюрьму и там войти в связь с полити­ ческими заключенными! А в скорости, в один студеный вечер в дверь ко мне постучался заиндевелый, закутанный в башлык человек. — Леонид Мартынов, пустите переночевать,— сказал он,— я — Игорь Славнин, Вы должны меня знать! Он почему-то не заночевал у Сорокина, который и сказал ему мой адрес. И я уложил его спать в уголке около печки и дал на сон гряду­ щий ему в руки свежий номер журнала «Искусство», № 2, где были напечатаны мои стихи «Мулен руж». Он похвалил стихи и заснул. А наутро, выпив чаю, он отбыл в Москву. А месяцев через шесть я получил от него покаянно-проси­ тельное письмо, в котором говорилось: «Вам все равно, вы еще не пе­ чатаетесь в центре, а для меня это вопрос жизни, откажитесь от ав­ торства вашей строфы, которую я напечатал под своим именем в своем стихотворении, дебютируя в журнале «Красная новь». Он заимствовал у меня строфу: и лес лилов, и снег был розов, И розовая ночь была, И с отступающих обозов Валились мертвые тела. Пока я раздумывал, что ответить Славнину, пришло письмо от Вивиана Птина: «Ничего не предпринимай, дерзкий плагиатор уже изобличен нами». Я послушал Вивиана. Конечно же, ничего не надо писать! Поду­ маешь, четверостишие! И после никогда в жизни я не подымал в по­ добных случаях шума,— а меня ведь обворовывали еще не раз! Пусть их! Но вскоре все же, приехав чуть ли не впервые в Москву и приняв приглашение неких сибиряков зайти в гости, я надеялся втайне, что вдруг да заговорят об Игоре Славнине и о том, как я стал жертвой его легкомыслия. Однако ничего подобного не случилось. В гостях у Ни­ колая Шестакова я застал большое застолье и по расспросам понял,