Сибирские огни, 1989, № 9

плотника и бурильщика, матроса и комбай­ нера, киномеханика и парашютиста-пожар- ного, корреспондента районной газеты и радиожурналиста немало приходилось пере­ секаться с теми, на ком война оставила свою мету. Неизгладимыми в сердце и па­ мяти остались эти встречи, а многие кз них нашли свое преломление уже в ранних его лирических вещах. И в «Любаве» (Сеиотру- сов-старший), и в повестях «У светлой при­ стани» (паромщик Савелий), «На малень­ ком, забытом полустанке» (Аркадий Ва­ сильевич), «У порога» (дядька Иван) рядом с молодыми персонажами возникают с глу­ бочайшим уважением и любовью выписан­ ные образы фронтовиков. И возникают вов­ се не случайно. Для автора и его мо.лодых героев они — своего рода оселок нравствен­ ной чистоты, цельности и духовной силы. Однако пока все это только заготовки, эскизы, дальние подступы к громадной и ответственной теме, которая настойчиво и властно звала входившего в пору творче­ ской зрелости писателя. Ну, а первую, по-настоящему серьезную, попытку ее освоения Вяч. Сукачев предпри­ нимает в повести «Военная», увидевшей свет в 1978 году. История, рассказанная здесь, драматична. Не по приказу — по зову души и сердца, добровольцем отправляется глазная герои­ ня повести Серафима Лукьянова на фронт. Сознание Высшего долга и справедливости заставляет ее расстаться с домом, семьей, пойти вместо прикрывшегося «бронью» му­ жа на фронт. «Из каждой семьи должен быть солдат,— убеждена Серафима.— Ина­ че мы их не одолеем». До Берлина дошла Серафима Лукьянова. Многое пришлось ей испытать: и смерть однополчан, и ненав:чсть к врагу, и страх, и унижения, и окопное «мать» и «перемать», и первую, по-настоящему большую и един­ ственную на всю жизнь, но короткую, обор­ ванную пулей, любовь к командиру батареи лейтенанту Пухову... Хотя, строго говоря, военная биография героини повести «Военная» не уникальна. Скорей, типична. В этом легко убедиться, открыв, например, документальные книги С. Алексиевич «У войны не женское лицо» и «Последние свидетели», где, в частности, говорится, что в армейских подразделениях и партизанских соединениях во время Вели­ кой Отечественной войны находилось 800 тысяч женщин-добровольцев! Можно вспомнить и литературных «се­ стер» Серафимы Лукьяновой. Фронтовая судьба таких, как она, женщин просматри­ вается и в образе Гули Королевой из хоро­ шо известной повести Н. Ильиной «Четвер­ тая высота», и в лирической героине фрон­ товых стихов Ю. Друниной, и в образах де- вушек-зенитчиц из повести Б. Васильева «А зори здесь тихие...». И, пожалуй, если бы Вяч. Сукачев ограничил свое повествование лишь боевой биографией героини, то, вполне вероятно, несмотря на его умение вести рас­ сказ непринужденно, языком прозрачно-чи­ стым и ясным, мы все-таки не получили бы произведения самобытного, оригинального. Однако писатель отчетливо осознает та­ кую опасность и главное внимание обраща­ ет за горизонт военных событий — на тра­ гические изломы судьбы Серафимы Лукья­ новой уже в мирные годы. Для нее, как, впрочем, и для многих боевых ее соратни­ ков, с последними выстрелами война не кон­ чается. «Нас еще догоняют осколки — ост­ розубые волки войны»,— сказал поэт-фрон­ товик Иван Краснов, подразумевая под «осколками» не только боль телесных, но и душевных ран. Как нельзя лучше, слова эти приложимы к героине повести «Военная». Еще на фронте Серафима узнает, что против нее настраивают собственную дочь. «Матвей (муж Лукьяновой.— А. Г.) стал похаживать к Варьке Рындиной, а в сорок третьем, схоронив отца, совсем перебрался к ней. И еще узнала, что Оленька зовет Варь­ ку мамой, а про нее, Серафиму, говорит: «Мама меня босива, мама нехороса». Варва­ ра же, пользуясь ошибочной похоронкой, желая во что бы то ни стало покрепче при­ вязать к себе Матвея, переводит Оленьку на свою фамилию. И Серафима фактически те­ ряет самое дорогое на свете, ради чего жи­ ла и проливала кровь,—родную дочь. Обывательщина есть обывательщина. Она глуха к высоким проявлениям души. У нее свой суд. И вот читатель становится свиде­ телем того, как мало-помалу обыватель­ ский нравственный эрзац вытесняет истинно нравственную оценку поступка Серафимы. Бросила, ушла от родного дитя, а куда, за­ чем — дело десятое. Главное — бросила на руки старика свекра (он-то, кстати, лучше, чем кто-либо, лучше сына своего понял сно­ ху) и мужа. А раз так — стало быть, какая она мать! Но, в конце концов, Серафима выше сплетен и злословия. Нет в ней ни озлоб­ ленности, ни обиды «на неудавшуюся жизнь, на тех, кто лучше устроился, кто быстрей от войны успел отойти, от памяти о ней... Она сама, без рассуждений и натуги, выбрала свой удел н сама, без жалоб и сетований, справлялась с ним». Более того, знала про себя: доведись — снова бы повторила свой фронтовой путь. Подлинная же трагедия Лукьяновой в том, что со временем не за­ хотела понять ее выросшая и повзрослев­ шая родная дочь, принявшая неправедный обывательский суд за подлинную правду. И вот ее-то, Ольгино, убийственно холодное равнодушие на грани презрения терзает Се­ рафиму больше всего. «...Вся эта жизнь, прожитая бедно и суро­ во, была посвящена человеку, который рав­ нодушен к ней. За что? — который уж раз за годы послевоенного одиночества спраши­ вает себя Серафима.—Неужели только за то, что она поступила, как велела совесть, как велел разум? Неужели только за то, что она ушла защищать землю, по которой бега­ ла на слабеньких еще ножках русоволосая девочка, ее дочь? Неужели только за то, что она всеми мыслимыми силами, всем разу­ мом и материнской любовью, совершенно не осознавая этого, сохранила свою жизнь для той девочки — ее дочери?» Впрочем, даже не сам факт дочерней от­ чужденности ( с этим бы она еще как-то мог­ ла смириться) больше всего пугает Серафи­ му, а то, что ледяное это безразличие через отношение к ней распространяется у Ольги на все фронтовое братство. Но как ни тревожат автора повести «Воен­ ная» душевная глухота и беспамятство мо­ лодых людей, которых олицетворяет собой Ольга, он не спешит противопоставить пре­ красных во всех отношениях «отцов» нера­ дивым «детям». Да и не о том, в конце кон­ цов, речь. Речь прежде всего — об ответст