Сибирские огни, 1989, № 9

в отчаянье Перевалов пытался достучать­ ся до самых верхних «верхов». Я читал ко­ пии писем, которые он посылал на имя ми­ нистров, руководителей партии и правитель­ ства. В каждом письме вопль души: верни­ те хозяевам земли их права, дайте справед­ ливую оплату труда тем, кто больше и луч­ ше работает, уравниловка губит дело, гасит лучшие человеческие порывы. Под письмами рядом с Переваловым ставили свои подписи и другие известные в области руководители хозяйств, самые толковые. Все это возврашалось из Москвы в Ир­ кутск, оттуда спускалось на райком, и круг замыкался. Перевалову обрезали крылья. Но и этого кому-то показалось мало, надо было Перевалова доконать унижением. — Вот здесь в сейфе лежат уже два на­ градных листа на тебя, на Золотую Звезду тянешь,— сказали ему однажды в обкоме,— Но тебе ее не видать ни при какой погоде. Так что пиши себе на здоровье. Второй раз я приехал в Васильевск в кон­ це августа. Отправленная еше в начале лета статья о том, как живется-можется Перева­ лову, была давно набрана и кое в чем уже устарела — обычное дело для большой газе­ ты, где гранки могут пролежать и год, чи­ татель об этом все равно не догадается. Так вот, надо было внести некоторые уточнения в текст. Я их внес и оттуда же, из Васильевска передал в редакцию по те­ лефону. Перевалов еше «для верности» ре­ шил обратиться с письмом в «Правду», и я помогал ему обработать материал.. Александр Васильевич был плох — это бросалось в глаза. У него словно уже не бы­ ло кожи, нервы обнажены, мысль билась, как муха о стекло, все над той же прокля­ той темой: как жить дальше. Чем жить. Он все упорнее думал, не попроситься ли снова в отстаюший колхоз да взяться, как тогда, 17 лет назад, за раскорчевку бесхозяйствен­ ности, на это потребуется не меньше пяти­ летки, а там, может, что-нибудь стронется и в «большой политике»? Знал я, знал, наверное, и сам Перевалов, что от него ждут не дождутся заявления «по собственному желанию», готовы и пен­ сию назначить, хотя было ему только 54. Живо вспоминалась мне встреча в обкоме партии с секретарем по сельскому хозяйст­ ву Мосягиным, который любезно уделил за­ езжему литератору два с половиною часа своего драгоценного времени. О многом пе­ реговорили! Для нашего же повествования особенно важны два глубоких замечания Павла Акимовича. Первое: «Перевалов нам погоды не де­ лает». И второе: «Ну, этот еше остался...» Первое, думаю, понятно, второе поясню. Павел Акимович говорил о тех самых председателях, которые вместе с Перевало- Еым подписывались под обрашениями в разные высокие инстанции, начав в 1976 го­ ду с родного обкома. Он меланхолично, с грустинкой в голосе называл их фамилии и здесь же, на моих глазах, «открыл» для се­ бя любопытную закономерность: пишущие, требующие, вьктупающие долго хозяйствами не руководят. «Одних уж нет, а те — дале­ че». Из названной семерки один только уп­ рямый Перевалов все еще застил свет луче­ зарного будущего областному агропрому. Увы, он ушел по собственному желанию. Не одобряю. Решительно. И хотел бы понять причины, которые привели этого сильного во­ левого человека, любившего жизнь, к роко­ вому жесту отрицания жизни. Он был из породы людей, для которых жизнь — это горение. В наше взъерошенное, противоречивое время писать о таких лю­ дях трудно, даже рискованно: сейчас обви­ нят в банальном приукрашивании действи­ тельности. Но Перевалов жил именно так. Беда лишь в том, что горел он не в той чи­ стой атмосфере, где много кислорода, где хотя и сгорают раньше отмеренного срока, но зажигают своим огнем других, и это го­ рение вечно. Он сгорел как порох, забитый в тесную камеру патрона: негромкий выст­ рел на рассвете, и гробовая тишина. Это случилось на седьмой день после мо­ его отъезда из Васильевска. Большая газета так-таки не успела поддержать Перевалова. Никто не успел, никто не думал, что вот так... Местные власти приняли все меры умол­ чания, но не могли скрыть от людей его трагический приговор: «При таком руковод­ стве сельским хозяйством жизнь не имеет перспективы». Нет, это не выход из тупика и не пример для тех, кто ищет выхода. Так убивают не только себя, но и веру живых в конечное торжество разума над безумием. Пускай его считали больным, ио он был здоровым и нормальным среди людей, пораженных тяж­ ким недугом равнодушия и корысти. Последней радостью Александра Василье­ вича была начавшаяся при нем жатва 1980-го. Помню, стояли на том же обрам­ ленном камнем поле, где три месяца назад едва проклевывались первые всходы. Теперь на плоском темени увала и ниже по склону, и дальше за распадком на косогоре тугими волнами ходила доспевающая в неге по­ следних знойных деньков пшеница. — Вот дождались доброго урожая, душа радуется и уже тревожно: как-то сумеем убрать! — говорил размягченно Александр Васильевич.— А уберем вовремя — опять радость и тут же новая забота: застоговать солому. Потом зябь. И когда поле уже сно­ ва черное, когда, кажется,, все сделано,— все равно неспокойно на душе. Ждешь хо­ рошего, густого, тихого снегопада... — Слушай, Александр Васильевич! — шагнул к нему, внезапно поддавшись его настроению. —Никуда тебе от земли не деться. Ты еще столько добрых дел наво­ рочать можешь! Забудь про докторов, про начальников, ты силен, ты все можешь! Ну, скажи: как тебе помочь? Он порывисто схватил меня за руку, за­ говорил горячо, глаза вспыхнули энергией: — Вот... Вот... Это самое... Конечно, мо­ гу! И знаю, что делать, и резервы есть, как говорят... Вперед идти, вперед! Знаешь, че­ го не хватает мне сейчас! Вдохновения! Вот спросил ты — и на том спасибо... Передо мной стоял тот Перевалов, каким он был совсем еще недавно, каким должен быть хозяин земли — крепкий, собранный, волевой человек, которому многое по плечу. И при всей его сложности, подчас резкости в обращении, такой, оказывается, уязвимый, так нуждающийся в простом человеческом сочувствии. Да, передовому и сильному столь же, а может еще более, нужна помощь, чем ино­ му слабому да отстающему. Вот такие потери.