Сибирские огни, 1989, № 9

— и ты вообще мало знаешь о казанском периоде жизни Драверта, например, о его сестре Ксении, поэтессе, уехавшей жить в Париж по­ сле 1905 года. — Ах, вот как! Услышав это, я как-то по-новому представил себе обстоятельства несостоявшейся поездки Петра Людовиковича в Париж. Только ли из-за отсутствия плацкартного места в поезде из Омска отказался Драверт в последнюю минуту от поездки в Париж? Но, может быть, впрочем, все это пустяки, тут же подумал я. — Так что, тебе над статьей о Драверте следует еще поработать,— вроде как бы сказал Виктор. — И не подумаю,— ответил я.— И не собираюсь. И ни к чему. Хо­ рошо, что обо всем этом и еще о многом другом написал ты. И очень рад, что у тебя этот труд будет напечатан в будущем году. А я мало знаю о Драверте. И я еще раз убедился, что все, что я иногда записываю в каком-то порыве, как безумный, красными чернилами на белую бумагу,— это не мемуары, не воспоминания, а разве что только комментарии к тем или иным своим стихам, написанным, недописанным, а когда-то еще и вовсе еще или уже не написанным, а в данном случае даже и не к своим, а к чужим стихам, к стихам Петра Людовиковича Драверта. ПАДШИЕ АНГЕЛЫ Некоторые из глав этой книги, скажет мне внимательный читатель, по праву должны были войти еще в первое издание «Воздушных фрега­ тов». Это верно. А не вошли они по целому ряду причин, из коих, пожа­ луй, главнейшая такова: я стеснялся, не решался выдать в свет повест­ вование о людях с, так сказать, подмоченной репутацией, напоминать о которых мне казалось неудобным в виду того, что это может кинуть тень на их, ни в чем не повинных, родственников и близких знакомых, а в том числе, в какой-то мере, и на меня самого, безразлично — дру­ жившего или враждовавшего с ними. Но, в конце концов, я понял, что все эти фигуры умолчания тоже напрасны. К примеру: если я, чтоб не принести возможного огорчения потомкам Сергея Ауслендера, стеснялся рассказать о своей уличной встрече с ним в 1919 году в Омске, то все равно мне же и приходится вносить хоть долю объективности в ту жесткую и одностороннюю оцен­ ку этого писателя, какую сделал более чем через полвека на страницах журнала «Простор» П. Косенко. И, в свете этого и многого еще другого, мне вспоминается очень мо­ розный вечер зимнего дня, по-видимому, это было в январе 1920 года. Словом, это была первая советская зима после колчаковщины. С погру­ женного в студеные сумерки, отгрохотавшего, очнувшегося от прошло­ годней белой горячки Любинского проспекта я шел в еще мерцающую от заката Крепость, но когда миновал крепостные ворота, в ней все по­ гасло, потонув в специфическом зеленом тумане так, что, если б не мое отличное знание этой части города, я бы, конечно, не нашел дороги к нужной мне Агитпропстудии свободных живописцев. Данное учреждение, называвшееся так или приблизительно так, на­ ходилось, как мне ^было указано, в глубине огромного казарменного двора за старинной гауптвахтой. Я открыл в тумане калитку и без тру­ да вступил во двор, загроможденный, как мне показалось, штабелями шпал, предоставленных, видимо, взамен дров в распоряжение военведа. Коридором между этими штабелями я и прошел на свет окошка камен­ ного домика, стоявшего в глубине двора. Я постучался, но так как никто мне не открывал, толкнул дверь и вошел в слабо освещенное, почти пу­ стое помещение. К комнатке, где на нетопящейся железной печке стояло ведро с кис­ тями, я увидел троих молодых людей в военной форме без знаков раз