Сибирские огни, 1989, № 9

я в раздумьи сижу одинок... От моей юрты до твоей юрты Горностая следы на снегу. Ты, пожалуй, придеьиь под крылом темноты. Но уйду я с собакой в тайгу. От юрты твоей до юрты моей Голубой разостлался дымок. Тень собаки черна, а на сердце черней, И на двери железный замок. Это он написал в Якутии, куда студентом попал в ссылку за то, что выстрелил из пистолета в черносотенную манифестацию с балкона дома своего отца, казанского прокурора. Так по крайней мере я слышал. Я не пишу биографию Драверта, я пишу свои воспоминания и вспоми­ наю именно то, что приходит на память. И, таким образом, когда в нача­ ле двадцатых годов Драверт занял профессорскую кафедру в Омске, я понимал, что Петр Людовикович в год моего рождения, 1905-й, попав в якутскую ссылку, превратился там, в местах не столь отдаленных, по­ добно Тану-Богоразу, в ученого. Тан стал этнографом, Драверт — геоло­ гом и искателем метеоритов, там же, а, может быть, и еще раньше став и поэтом. Где он стал профессором, я не знал и до сих пор не знаю, во всяком случае, я познакомился с ним в его ученом кабинете на омском рабфаке, помещавшемся в здании бывшего коммерческого училища на задах Любинского проспекта между старым увеселительным садом «Аквариум» и воротами омской крепости. Из рабфаковских окон можно было увидеть: с одной стороны эспланаду и раковину «Аквариума», с другой стороны часть дореволюционного омского сити — Гасфордов- ский переулок — серое с бетонными кариатидами здание страхового об­ щества «Саламандра», с третьей стороны трубу электростанции над па­ роходными пристанями, а, наконец, с четвертой стороны за крепостными воротами старую кордегардию и место, где предположительно находил­ ся когда-то Мертвый Дом Достоевского. Все это можно было увидеть из окон, если обходить по коридорам весь рабфак, но через окошко дра- вертовского кабинета не было видно ровно ничего, так как оно было покрыто ледяным наростом от топившейся в кабинетике буржуйки, ког­ да мы, молодые омские футуристы, пришли звать Петра Людовиковича в городской театр на вечер Василия Каменского. — Нет, молодые люди, я не пойду с вами! — воскликнул Драверт.— Во-первых, я вообще не поклонник творчества Василия Каменского. Во-вторых, если вы хотите знать, он должен бы был явиться собственной персоной либо прислать пригласительный билет. В общем, Драверт был, конечно, прав, и я лично не нашел тогда слов, чтоб что-либо ему на это возразить. Мои приятели что-то говорили, а я смущенно и молча рассматривал метеориты на полочках, какие-то колбы с бесцветной жидкостью, книги, а главное, лицо профессора Д р а ­ верта. Я видел Петра Людовиковича чуть ли не в первый раз. Рассер­ женный, бородатый, длинноволосый, он показался мне похож на како­ го-то византийского ересиарха. Но, видимо, я ошибался, потому что, когда, пристыженные, мы ушли восвояси, Виктор Уфимцев, трезвенник и вегетарианец, сказал язвительно: — Фауст! Спирт вы заметили в колбе из-под зародышей, если не из-под гомункулуса! Выпить, говорят, не дурак этот Фауст! Кто закрепил за Дравертом кличку Фауст — студенты или профес­ сора,— я не знаю. Но если профессор математики СИБАКИ, он же вице­ командир яхт-клуба Александр Львович Иозефер, насмешливый и дол­ говязый, умел оглушить воистину мефистофельским хохотом гладь вод и пологие берега, то Драверт действительно превращался в Фауста под сводами подвальчиков старого Омска. Петр Людовикович, не пожелав­ ший идти на поклон к заезжему московскому футуристу, весьма благо­ склонно дарил нас, зеленую молодежь, своим обществом. Он не стал отказываться от экскурсии по всяческим кабачкам, которыми изобило­ вали тогда бывший Любинский проспект, превратившийся в улицу Л е­ нина, и бывшая Дворцовая, сделавшаяся улицей Республики. И часто, 8