Сибирские огни, 1989, № 8

друг к другу лишь по отчеству, не чинясь особенно, но и не панибрат- ствуя. Он высок, широкоплеч, у него мощный торс борца-тяжеловеса, и в то же время Сергеевич легок в движениях, как-то удивительно бесшумен. Я ни разу не услышал, чтобы он повысил голос. — Витя,— сказал он однажды при мне рулевому.— Ступай на камбуз, выпей чаю. Выпьешь, скажи поварихе спасибо. — А что случилось, Сергеевич? — рулевой густо покраснел. — Все о’кей, ступай выпей чаю. Я, как бывший рулевой, видел: теплоход у Вити «рыскал» з а ­ мечтался Витя под ровный гул дизелей, мама вспомнилась, может, письмишко получил от знакомой девчонки — мало ли что, дело молодое. Минут через десять Витя снова стоял за рулем, в рубке все было «о’кей». Сергеевич, мурлыча любимый мотивчик из Высоцкого, поха­ живал по рубке, бросал рулевому свои «палочки», будто ничего не слу­ чилось. Енисейские капитаны — особый тип русского мужчины. Некруп ­ ных, д аж е малого роста я встречал среди них, но только не хиля ­ ков с тусклым взором и комплексами. Здешние капитаны, как я ду­ маю, жестко отбираются самим Енисеем, если не из тысячи, то, по крайней мере, из сотен, потому что далеко не каждый решится остать­ ся один на один с кромешной ночью, когда не видно ни берегов, ни ре­ ки, а твоя воля должна гнать и гнать тысячетонную махину, и надо про­ вести ее по лезвию ножа вечно переменчивого фарватера. Енисей добр, но капитаны знают: Енисей не простит ни единой про­ машки, накажет за любую небрежность, и этот спрос-экзамен капи та ­ ну енисейскому надо держать ежедневно, ежечасно, любой своей коман- дой. Сергеевич из тех современных технарей, который ткнет отверт­ кой — и любая машина закрутится, завертится. Водить он умеет прак ­ тически все, что способно двигаться по суше и воде, впрочем, летал он и на вертолете и уверяет, что на нем полетит д аж е ребенок, только не на­ до увлекаться. Однажды он увлекся и сунул, по его словам, куда не надо палец вместо отвертки, палец машина откусила по самую л а ­ донь. Сергеевич саморучно завершил ампутацию, рану зачинил игол­ кой с ниткой, все, слава богу, обошлось, только вместо десяти п ал ь ­ цев на двух руках теперь у моего молодого друга девять. Сергеевич красив, крепок, как молодой, в расцвете дубок, но самое прекрасное то, что ему едва стукнуло тридцать! И снова, и снова веду я свой нескончаемый разговор с великим доктором, путешествовавшим, может быть, именно ради того, чтобы оставить для нас строки-напутствие, строки-пророчество: «На Енисее жизнь началась стоном, а кончится удалью, к акая нам и во сне не сни­ лась». «Нам» — это разночинной интеллигенции русской шестидеся­ тых-семидесятых прошлого столетия, России еще царской, едва освобо­ дившейся от позора крепостного права, той России, которая с надеждой глядела в свое будущее, веруя, что их потомки, то есть мы, обя зат ель ­ но построим эту жизнь-удаль! Низкий поклон, доктор, за эту веру в нас, еще не знакомых вам, неведомых! И вдруг я подумал: а не живет ли уже Енисей и вся Русь жизнью-мечтой, жизнью-удалью, которая виделась русскому интелли­ генту прошлого столетия? Может быть, мы давно живем удалой той жизнью, только не замечаем этого? В сущности, мы не могли не по­ строить ее, удалую жизнь,— просторы необозримые, недра богатейшие, народ трудолюбив и талантлив! В своем Хождении по Енисею Великому я не искал отборных людей, но они сами появлялись рядом и я не мог ими не любоваться. Алексей Андреевич^ (тот капитан, которого я назвал этим именем, уверен, узнает себя), мой новый друг Сергеевич, капитан Ковригин, профессионал- охотник Виктор Добычин — я еще расскажу о них в последующих гла ­ вах «Хождения», наконец, славно и много потрудившийся на Енисее человек-легенда — Иван Михайлович Назаров... А сколько еще тех 62