Сибирские огни, 1989, № 8

дни. А Егоров; «Добренький какой, по два кг хочешь дать каждому». В Шерагул, кричит, задвинем тебя, там в «Чапаева» запоешь не так... И, точно, привозят сюда какого-то Ко- нусенку, собрание без меня собрали. Из райкома посланец велит народу голосо­ вать за него, а народ по-другому решил — чтоб Белов остался. Я-то, дурень, сижу и молчу. Мне бы самоотвод, а и злость взяла — за что меня снимать? Ну, за что?! Госпоставки я выполнил, а район нет, так почему я должен за район отвечать... Я и молчал, не отводил себя. Мне потом это в вину поставили: «Линию партии нару­ шил». Егоров посылает комиссию к нам, Те все ходят, вынюхивают, и считают, что порезал я устав сельхозартели. Тогда мода такая шла. Зовут на бюро. Еду — «Исключить из партии, сдать под суд как врага колхозного строя». Тут ж е сидит из обкома представитель, думаю, хоть слово скажет, нет, молчит. Вечер поздний, тихо за городом. Ковыляю на лошадке домой, к отцу заехал, рассказал ему. А отец велиг «Вернись в Тулун, у райбольницы старый прокурор живет, обратись за советом, те­ перь он на пенсии храбрый». Я — в Тулун, нашел прокурора, мнусь у порога. А он ров­ но священник; «Не таись, всю правду рас­ скажи», Я коньяк и шампанское достал, гов.орю, выпьем чуть-чуть, а то я стесняюсь. Он рассмеялся. Мы выпили по стопочке, я рассказал все, как есть. Он сразу сел за отдельный стол и от моего имени бумагу написал, на Маленкова, в Москву, конверт отыскал, запечатал. Иди, говорит, к поезду. Не вздумай на почте бросить, за твоими письмами следят. А транзитным дойдет... Письмо бросил я в почтовый ящик Мос­ ковского поезда третьего мая 1952 года, семнадцатого мая приезжает в колхоз Алексей Иванович Хворостухин, первый секретарь обкома партии. Вижу — через поле черная легковая идет, у нас таких машин нет. Я — под козырек. Рядом с Хворостухиным второй секретарь райкома Иванченко. Хворостухин руку на плечо мне положил: — Ну, как дела? Когда отсеешься? — На утро, снега не будет, осталось сем­ надцать гектаров. А весна тяжелая была, холодная. Про­ ехали по полям. К одному только подоб­ рались, Хворостухин спрашивает: что на этом поле сеять будем? Овес, отвечаю, но не будем, а уж кончили. Хворостухин — Иванченке: — По многим хозяйствам проехал и за­ метил, что пшеницу хуж е сеют, чем он по­ сеял овес. Тут как раз солнце выглянуло, Хворосту- хину оно понравилось, он улыбнулся. Осенью решением бюро обкома отмени­ ли решение райкома, но оставили выговор. Я заявление на стол Егорову: «Отпустите меня, потому что все равно зло затаили». Зимой меня отпустили... Оказался я в трид­ цать два года молотобойцем, а потом брига­ диром в Евгеньевке... Далее Николай Илларионович Белов по­ ведал историю, как он с помощью водки спас мужиков от голодной зимы; слушая басовитый голос, повествующий быль о пятидесятых годах, я ни разу не прервал Белова. Послушайте и вы. — Уполномоченных хватало. Иной раз по двое, по трое явятся: один за картошку, другой за пшеницу отвечает, а третий — за подписку на заем. Л езут в дело, сами ж е мало чё понимали. Я и надул одного. Он служил замполитом Никитаевской МТС, сам из учителей, звали его Тимофей Отро- хов... Д а, а как раз уборочная была. На перекрестке дорог в Евгеньевку и в третье отделение совхоза «Сибиряк» массив сильный был, взяли д о 16 центнеров с гек­ тара. И тут Егоров нагрянул. Увидел во­ рох хлеба, походил вокруг и велит: «Знат­ ная пшеница, сдай государству». Я в от­ вет: «Иван Тихонович, этот ворох послед­ ний, что на трудодни осталось». А Егоров: «Интересы государства превыше всего». Промолчал я. Утром по приказу Егорова прибыл Отрохов, исполнение наблюдать. Среднего росточка, белоголовый, кирзовые сапоги, в телогрейке. Приехал в ходке МТС, тогда МТС держали лошадей. Не успел с ходка сойти, спрашивает: — В заготзерно начали возить? — Начали,— отвечаю. А у самого думы, что колхозникам на трудодни давать. Пше­ ничные отходы? Прошу Отрохова проехаться по полю, а сам собрал бригадиров Павла Поплевка, дубравского, заусаевского Ивана Андре­ евича Сенько, ныне покойного, и Шахмато­ ва. «Людям хотите помочь с голоду не пух­ нуть?» — «Да, мы готовы помочь, но как?» — «А так. Отрохова увезу водкой поить, а вы за день, сколько можете, уберите пше­ ницу на склад. Не меряная она. Но чтоб с весу прятали. Георгий Алексеевич Дятлов- ский, заведующий током, будет взвешивать. Поняли?» — «Поняли». Отрохов скоро явился — не запылился. Подобострастно докладываю; «Видишь — мы на ты с ним были — грузят подводы. Пока они до Тулуна и обратно, и снова повезут, надо отобедать». Отрохов поверил мне: за обед не управятся, подгоним после обеда, отвечает. Сели мы в его ходок и в Заусаево поехали, я тогда на квартире жил, у ста;ричка, налогового агента райфо. Зва­ ли старичка Евдоким Кондратьевич Сер- пилов, шустрый старичок. Я велю Евдо­ киму втихоря: «Мигом за бутылкой». Он как тут и был. Сели мы за стол, по ма­ ленькой выпили, за.кусили, разговор запле. ли, заплели. Еще выпили. Смотрю, клшит Отрохова от еды и выпивки ко сну. «Мо­ жет, отдохнешь». «Отдохну». Я уложил его на свою койку, накрыл одеялом. Подождал. Спит. Я — в поле. К вечеру с Отроховым подъехали к Дятловскому: «Георгий Алек­ сеевич, вывезли на заготзерно?» — спра­ шивает Отрохов. Тот, не моргнув глазом; «Так точно». Отрохов говорит — надо до­ ложить Егорову. Едем в сельсовет, звонит, докладывает, просит разрешения домо:"! вернуться. Егоров разрешает. А мы составили ведомость на спасенное зерно, смололи и быстро раздали двести пятьдесят тонн. Снова собрал бригадиров; «Сболтнете — вместе в лагерь пойдем». И вот сколько лет прошло — больше двадца­ ти? Молчим. Правда, теперь-то нас бы, может, и не покарали за людскую заботу... А может, и нынче досталось бы... БелО'В встал, прошелся по горнице. Поло­ вицы скрипнули под ним. Богатырского сложения фигура, мощные руки, уверенный