Сибирские огни, 1989, № 8

ками были единичными. Моральная под­ держка беднейших слоев деревни со сторо­ ны государства вынуждала кулака быть сдержанным. Но когда мужика загнали в колхоз и вы­ нудили работать из-под палки, это немед­ ленно отозвалось в морали — на тридцатые годы падает резкий рост числа преступлений в быту и на производстве. Все эти «черты нового» выхвачены мной не только из тулунской глубинки, я жил ме­ сяцами в десятках деревень в Европейской России (Владимирская, Псковская, Москов­ ская, Тамбовская области), на Украине и в Молдавии, в Сибири, наконец, и на Дальнем Востоке (Новосибирская, Иркутская, Мага­ данская, Амурская области, Хабаровский и Приморский края) — и всюду, по крупи­ цам, не уставал систематизировать факты. Факты общесоюзные не расходятся с ту. лунскими, повсюду мужик оказался в поло­ жении постороннего к делу, ради которого жили его прадеды и родители и ради кото­ рого он явился на свет. В быт, в избы не пришли книги (опыт Адриана Топорова — счастливое исключе­ ние). Ни радио, ни электрическое освеще­ ние также не посетили тулунские деревни в описываемую эпоху. Техника, призванная «революционизировать» народ, к концу тридцатых годов не вытеснила ручной труд, даж е не потеснила его серьезно. Всеобщее начальное образование косну­ лось лишь единиц, о семилетием не говорю. Подробная таблица в конце передаст пол­ ную картину. Таким образом, я обязан сказать глав­ ное — приблизились ли мои герои к идеалу в решающей области: состоялось ли осво­ бождение труда? И — следовательно — сос­ тоялась ли духовная эмансипация кресть­ ян? — решив эти вопросы, революция могла бы торжествовать истинную победу. В конце 20-х годов в тулунской деревне началось последовательное и все более раз­ рушительное отрицание освобождения тру­ да. Гнет частного капитала был заменен гнетом капитала государственного. Крестья­ нина ранее защищала община, мир, теперь его никто не мог защитить от произвола. Хо­ зяин — прежде всего хозяин своей судьбы — исчез, умер, на смену ему явился человек посторонний... Жизнь пошла наперекосяк. Но, может быть, читателю покажется: автор-то только и ждет новой беды... То ли злорадствует он, автор, то ли радуется: чем хуже, дескать, тем и лучше... Скрытый уклонист — автор- то, вот и упражняется в тенденциозности: переврал рассказы стариков и старух, судь­ бы извратил, а газетные вырезки перекроил по-своему. А архив... в архиве автор попро­ сту не работал, там ведь особое разрешение надо, в архиве-то; кто пустил его туда, от­ щепенца? Не может быть — такой осечки... С другой стороны — какой резон ему врать и чернить советскую действитель­ ность? Иль он, автор, не знает, что с ним прокуроры Казанцевы сделать могут? Не догадывается? Исключено. Знает, все до конца знает. И все ж е скрипит пером. З а ­ чем? Чтобы способствовать, пусть позднему, торжеству истины. Но погодим грустить — впереди у стари­ ков еще останние деньки. ВОЙНА Глава десятая Предощущаемая война потребовала но­ вых вложений в развитие тяжелой индуст­ рии, поэтому ожидаемого облегчения (а о них поговаривали в конце тридцатых годов) мужики не получили. Колхозы «Обновленный путь», имени Мо­ лотова, Кирова, Зарубина накопили мало­ мальский опыт в организации труда и техно­ логический. Возросла энерговооруженность хозяйств... впрочем, понятие энерговоору­ женности родилось в 60-е годы, а тогда го­ ворили просто о наличии техники. Правда, техника эта оказалась в чужих руках, эмтэ­ эсовских. А над МТС появилась еще над­ стройка, политотделы, новоявленные коман­ диры... Война «спишет» грехи тридцатых годов и оправдает тоталитарное управление эконо­ микой, больше того,— она бросит этакий провидческий отсвет на тогдашнее руковод­ ство страны, но теперь — спустя десятиле­ тия — мы знаем, во что обошлось забвение Ленинских заветов... К 22 июня 1941 года в Тулунском районе уж е начался сенокос, травы стояли высокие и сочные, дни с перепадающими слепыми дождями были ясны и теплы. Все предве­ щало урожайный год. В правлении колхоза имени Семена Зару­ бина этот роковой день — 22 июня — на­ чался буднично: к Гаврилову, вторично на­ значенному председателем артели, рано соб­ рались бригадиры — Данила Белов, Иван Татарников, Николай Шахматов, Иван Ко- зик. Договорились, как побежит день. На Маврино должны телят гнать, Белов обе­ щал увезти кучи навоза от коровников, б а ­ бы на заимках требовали крупы и грозили забастовкой — Гаврилов поручил это дело Шахматову. В восемь утра председатель разрешил се­ бе пойти домой и позавтракать. Дома смо­ рила его неожиданная усталость, он лег и задремал, а проснулся в испарине — ему приснилось: будто он в полосе, к нему идет отец в форме солдата николаевской армии, в руке держит трехлинейку и говорит: «Вой­ на началась, сынок, ухожу»... Николай Александрович, как рассказала мне тридцать шесть лет спустя Аграфена Осиповна, беспамятно вскочил и сильно тер лицо, будто отгоняя наваждение, уж е не лег, надел пиджак и пошел в контору. Там он включил громоздкий приемник, но чер­ тыхнулся — движок работал в редкие ча­ сы по ночам, электроэнергии не было. Теле­ фон молчал — связи тоже не было. Скоро мужик, прискакавший из Тулуна, подтвер­ дил сон Гаврилова — война. Гаврилов ве­ лел движок завести, настроил приемник на Москву, сквозь хрипы из эфира пошли о б ­ рывки чужих мелодий и наречий, но скоро пробилась Москва — повторяли речь М оло­ това: германская авиация на рассвете бом ­ била города Киев, Харьков, Ленинград... В контору набился народ, слушали радио молча, без истерики. Гаврилов попросил мальчика привести коня под седлом — вдруг стало душно в правлении и нестерпи­ мо захотелось в поле. Он снял со стены карту СССР, свернул вшестеро, затолкал в полевую сумку и поехал на заимки.