Сибирские огни, 1989, № 8
Вышел Иван Александрович на улицу и, забывшись, пешком отправился домой, оч нулся, добежал до райкомовской коновязи, сел в телегу, стегнул лошадку, а сам все д у мал и думал. Знал он, понял, что ждет его в случае неисполнения указания. Дома, вер нувшись, стал редко бывать — на людях старался показываться, шустрил, холодок в сердце затая. Через неделю подал в суд на развод по политическим мотивам. Прямо так и написал: «Не желаю жить с дочерью врага народа». Суд немедленно, даж е не приглашая стороны на заседание, удовлет ворил его просьбу. Подросток Яков и девоч ка Аня оказались без отца. Яков вырос, ушел на фронт и пал смертью храбрых в 1943 на Курской дуге, а дочь Анна выучи лась и по сию пору учительствует в том же Куйтунском районе. Сам Судариков скоро чуть не угодил^ в лагерь. Назначили его замдиректора МТС в Какучее, а тут шел набор председателей в отстающие колхозы, перебрасывают Судари- кова на колхоз, он, зная, что не вытянет колхоз из неурядиц, отбрыкивался как умел. Но на беду, по халатности бригадира, про валились под лед два трактора. Сударикова вызывают на районный коврик: «Из партии вылетишь — раз, засудим — два. Или пой дешь председателем?» Так Судариков, припертый к стенке, сдал ся и стал председательствовать в развален ном колхозе. Угодил в лагерь Алексей Данилович М ед ведев. В 1935 году приписали ему враже ское проникновение в колхоз «Сеятель» и отправили под Читу. Сорокалетнего потом ственного крестьянина, дважды раненного ветерана первой мировой войны приставили к тачке породу возить. Алексей Данилович всегда был легкотелый, тачка с грузом тя нула много больше его самого. Но сноров ка выручила — скоро он освоился и с тачкой, и возил гравий к полотну строящейся ж е лезнодорожной ветки, не отставая от това рищей по несчастью. Перед войной М едведе ву зачли безропотное исполнение каторжных обязанностей, выпустили на волю, и он по шел, уже с сыновьями, выросшими без него, снова на фронт... Был взят и Николай Карпович Царев. После удачного бригадирства (до того, как мы знаем, ходил он в передовиках — звень евым, с женой Пелагеей соревновался) на значили его председателем в Бодаре; про сился на фронт — не пустили, в годах, мол. Ему было, и правда, уж е за пятьдесят. Осенью сорок третьего года повез он сда вать картошку, по госпоставкам. Три короба сдал, а четвертый не взяли — картошка пря мо с поля, залитого дождем, оказалась гряз ной. Тогда Николай Карпович пообещал привезти остатки нормы завтра, а грязную картошку, чтоб не везти назад, сдал в сто ловую, по квитанции. Назавтра Царева аре стовали за нарушение госпоставок картофе ля и увезли в Тулун. Больше ни Пелагея Кузьминична, ни дети ее (а было их семеро и восьмым беременна была — Петр Нико лаевич родился уж е после исчезновения от ца) никогда не видели Николая Карпович.а. Отныне родимой было ни до рекордов на деляне, ни до «Ухарь-купца». Пласталась с зари до зари... Эаньше я, кажется, проговорился о Ми хаиле Петровиче Непомнящих — как он в каталажку угодил. Началась война, он ушел 6 Сибирские огни № 8 на фронт. Трижды раненный вернулся ар тиллерист с поля сражения домой. Пока д о бирал силы, потерянные в госпиталях, сто рожил колхозное добро, дежурил осенью в полях. Ночи в Сибири, известно, холодные. Михаил Петрович запасет хворосту, воды от Курзанки принесет, подкопает картошки и сварит в мундирах. Небогатый ужин, а все не пусто в животе. Раз распалил он костерок, полкотелка (солдатский, с фронта, котелок приволок) засыпал картошки, на огонь поднял. И дух уж е пошел разварной. Вдруг стук копыт. Шахматов на коне, председатель новый, то ж е недавно с фронта явился, уцелел, как и Непомнящих,— их ушло-то несколько десят ков, а единицы вернулись. — Где взял картошку? — Михаил Петро вич, услыша вопрос, поперхнулся, но отвечал правдиво: — Известное дело, из-под куста взял. Шахматов, не говоря ни слова, исчез. Ут ром Михаила Петровича арестовали в поле, он только закемарил после бессонной ночи. Милиционер не дал домой зайти, погнал в Тулун. Шел Михаил Петрович под конвоем и не верил, что ведут его в тюрьму. Нача лось следствие. Обещают пять лет отсидки, тягают на допросы, выпытывают нелепые подробности; а Михаил Петрович, милень кий, все не верит — как во сне — что это с ним происходит. Останется в тюремной ка мере один — думает и надумает: пужают его. И усмехался тогда он тайно: кого на испуг берут?! Кулаки пугали — а не испу гали, фашисты били — не убили. Наводчиком сорокапятки он многократно отбивал танковые атаки. Раз восемь «фер- динандов» распечатал. Нет, не один, а с расчетом своим. Идут они, наглые, прями ком на позицию Михаила Непомнящих, по качивают хоботами орудий. Сержант кри чит: «Стреляй, паскуда!» А Михаил Петро вич подпускает их ближе, ближе, потом под жигает последний в колонне танк, чтобы раньше времени панику у немцев не поро дить. И сразу бьет в головной. Тут-то они заметались на высокой дороге — ни назад, ни вперед. А Непомнящих прямой наводкой хлещет их, матюгаясь в беспамятстве боя распоследними словами... Через неделю ночью приходит на батарею ординарец ком полка: «Ты Непомнящих?» — «Так точно, я».— «На вот тебе». И в руку сунул что-то и ушел, торопился, видно. Михаил Петрович разжал кулак — орден на ладони. После по лучил артиллерист серебряную медаль «За отвагу», потом еще орден, потом еще ме дали... Следователь на одном из допросов долго смотрел на стриженую голову арестанта и говорит: «Ты, правда, танки бил?» — «Истин ная правда, гражданин следователь, бил, в книжке про то написано». Орденская книжка Михаила Петровича хранилась дома, за иконой. — Какие,— спрашивает следователь,— просьбы есть, солдат? — Никаких,— отвечал Михаил Петро вич.— Только не могу я, гражданин следо ватель, без работы жить. Оздоровел, сидю- чи в камере, руки зудятся, работы просят... Истине не противореча, надо сказать — с мальчишеских лет батрачил и набрался Ми хаил Петрович силушки — 45-миллиметро вую пушку как ребенка в коляске один,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2