Сибирские огни, 1989, № 8

тили, какие округлые и добрые черты лица у Гаврилова и как он тихо беседует с отъяв- ленными крикунами: те наскакивают на не­ го, а он увещевает. После уполномоченного Гаврилов, не отменяя его указов, вел дело Совсем по-другому: не выслеживал, не ру­ гал, не корил. Может, он просто понял, что довольно надзирательных глаз Тулунского посланца? Может быть... Однажды прибыла переселенческая семья, ободранная и голодная. Гаврилов ве­ лел женщинам принести немедленно в кон­ тору еды, пока они бегали — Гаврилов снял с себя гимнастерку и сидел в чистой испод­ ней рубахе. Афанасьевцы прибежали назад (у кого хлеба горбушка, у кого соленые огурцы) и ничего понять не могут: новень­ кий сидит в Гавриловской гимнастерке, а председатель в нательном... Позже еще было — отдал погорельцу но­ вые сапоги Гаврилов и босиком пришел д о ­ мой. Явь эта, становясь легендарной, дошла и до Тулуна, там стали смотреть на Гаврилова как на блаженного, скоро отыскали придир­ ку («контроль за народом слабый держит») и освободили. Гаврилов работал полеводом, потом ветфельдшером, но ни на грамм не переменился: был тих, немногословен, от ра­ боты не бегал и жене отлынивать не позво­ лял. Еще в пору председательствования он велел Аграфене Осиповне не помышлять о послаблении, больше того, сказал: «Супруга деревенского начальника должна трудиться пуще рядовых»,— она, родимая, и пласта­ лась то в поле, то на ферме! Зато уважение к Гавриловым сложилось на селе необори­ мо-стойкое, а от них перешло к дочери при­ емной Евдокии и к Лехе-Моргачу. Евдокия и Л еха Моргач и сами заслужили почет, исправно работая на любой работе. Гаврилов любил в отсутствие Бобровни­ кова наведаться в Маврицо, на заимку. Там обосновались крепкие мужики, сбили артель под руководством Василия Васильевича З а ­ рубина и зажили по-семейному. По малости той артели («Вторая пятилетка» — нарекЛи ее) не положено было ей иметь постоянного надзирателя из района, получалось, жили мавринцы вольготнее афанасьевцев, почему Гаврилов, запрягая мерина в ходок, пивал частенько квас у Зарубина. Не только Зарубин мне о том рассказывал (мы уж бывали в гостях у него — помните в его избе рассказ про лен?), но и Иван Дмитриевич Татарников. Тот и другой от­ менные молчуны, мне пришлось потратить немало усилий прежде, чем они заговорили о делах общественных. Как я и догадывал­ ся, Зарубин и Татарников бежали на заим­ ку в 1930 году. У Ивана Татарникова по­ трясли отца в Никитаеве, все отобрали и избу, в той избе нынче почта и квартира почтальонши. А Зарубин загодя отделился от отца-лишенца и, не дожидаясь беды, пе­ ребрался в Маврино, немедленно основал артель — это был единственный способ уце­ леть. Сохранилось трогательное свидетель­ ство их начала: «Вторая пятилетка» на 20 января 193-1 года. Состоит дворов, семей и одиноких вместе, числом тринадцать. В них трудоспо­ собных числом двадцать два. Вступило в колхоз дворов 1 (один). Вышло 3 (три). Земли 70 десятин, коней 20, коров 20, сви­ ней 30. Построили обчими силами скотный двор». И подпись “ детская, ясная: «Зару­ бин». Гаврилова быстро спихнули с председа­ тельского поста, а Зарубин шесть лет коман­ довал в Маврине. Но в пору репрессий, при­ обретших массовый характер, что-то случи­ лось с Василием Васильевичем, он всеми неправдами вымолил паспорт и бежал на прииски, в Бодайбо; но мне об этом сам не пожелал рассказать. После Зарубина стал вожаком в артели Татарников, но вскоре «Вторую пятилетку» слили с колхозом име­ ни Семена Зарубина. Любопытно, как в крохотном Маврине мужики решили вопрос о зимней прибыли: по договору нанимались возить на санях груза Из Нижнеудинска в Бирюсу — лес, мороженую рыбу, муку, говядину. Прибыль явилась ощутимая. В Маврине впервые в наших деревнях начали красить полы — из жибрея получали олифу; в соседнем Афа­ насьеве Ь«рашение полов привилось спустя десятилетия. Помянул я, что Гаврилов спровадил ж е­ ну работать на ферму. Общественное живот­ новодство в наших селах поднималось ту­ го — ни в Заусаеве, ни в Афанасьеве, ни в Никитаеве не было хороших помещений для скота, не догадывались еще колхозники об автопоилках или о конвейерной уборке на­ воза. Весь труд ручной, с ведром да навиль­ ником. В 30-х годах на Афанасьевской ферме бы­ ло уж е до 1000 голов свиней; за каждой свинаркой числилось до ста голов. Аграфе­ на Осиповна Гаврилова вела — так она про себя сказала — 120 поросят. Морочливая забота досталась ей: принять малышей, не дать поросли погибнуть, выкормить и выгу­ лять. Портной помнит фасоны своей поры, по­ вар помнит блюда, плотник — рубленные им дома, а Аграфена Осиповна запомнила мельчайшие детали работы на свиноферме. Виновато улыбнувшись, она стала рассказы­ вать про удивительную свиноматку. Каждый опорос свиноматка приносила по 20 поро­ сят. Титек на всех детенышей враз не хва­ тало, так Аграфена Осиповна смену устано­ вила или кормила из соски, а чуть попра­ вятся — из корытца, да все тепленьким ста­ ралась, от простуды берегла. Свиней она уберегала от болезней—себя нет, не уберег­ ла. Ломит косточки постоянно у старухи, а недавно, летом, вдруг равновесие потеря­ ла и упала, разбившись, в огороде, два ме­ сяца отхаживала ее родня. Доставалось женщинам и в поле. Мелкая пахота, не разрушая гумусный слой, извека способствовала засоренности полей. На сво­ ей полосе мужик оберегал пашню, выгоняя всю семью, от мала до велика, пропалывать хлеба или картошку. В колхозе, когда уничтожили межи, и пока не было или не хватало машин, молочай и осот полезли дур- няком. Всем колхозом выходили на поле, кулюшку драли, полынь то есть, молочай драли, но на скорую руку, будто для чу­ жих старались. По холодку до солнца сор­ ная трава мягкая, а на солнце делалась ту­ гой, да в колючках, корень тянешь — не вы­ тянешь, рвали верхи. А рученьки все равно в крови, спасение — смола. Смолу добывал конюх Митрий — гнал из бересты деготь, заодно и смолу. М ежду прочим, деготь по­ могал не только от мошки, но и от болей в