Сибирские огни, 1989, № 8
в Заусаеве, например, ни одной посевной или уборочной без уполномоченного не про ходило. В обед полягут мужики покемарить у костра, хомут в голова пристроят,— упол номоченный, матюгаясь, отберет хомут, го сударственное добро, кричит, то есть обще ственное, колхозное... Не твое, одним сло вом. Возразить ему — не смей! В Афанасьево наезжал Бобровников, ху дой, в длинном пальто, очки кругленькие. Всю посевную ездит по полям в ходке. Воз ле сеялки остановит коня, заглянет в бун кер с зерном и спросит: «Почто клин долго засеваете?» — отвечать надо подобострастно и обещать исправиться. А на уборочной Бобровников кидался: «Колосья-то чище подбирайте, бабы». Тогдащний афанасьевский председатель Гаврилов, слушая эти окрики, скрипел зу бами, но ни разу не взорвался. Бобровников был неглуп и видед : собст венную несуразность, вечером, напившись горячего чаю, разомлев (жил он всегда у Гавриловых — на всем готовом, бесплатно столовался), говорил: «Ты, Николай Алек сандрович, добрый человек, а добрым в кол хозе быть нельзя. Поэтому дуешься ты на меня зря. Не я, так другой прибудет, поху же, может, Бобровникова... И не по своей воле мы сидим тут. Я бы вот домовничать хотел, а сижу у тебя, как бельмо в глазу»,— и долго курил самокрутки. Утром, едва пробрезжит, уполномочен ный шумно плескался у рукомойника и снова ехал в поля. То ли ревизор, то ли на чальник — разбери-пойми. Издалека увидят его женщины и ежатся, жмутся друг к дружке. А зоркий Бобровников с ходка уз- реет, что попкой вниз упала резаная надвое картошка, сойдет на грешную землю, ковыр нет сапогом и молча уедет. Долго после женщинам холодно, не могут вслух гово рить. Досаждал Бобровников не одному Гав рилову. Кроме Гаврилова-то председателей в 30-х годах было у афанасьевцев навалом: и Долгих, и Илларион Белов, и Панкратов, и Овсянников, и Мария Белова, бывшая за мужем за Данилой Беловым, сам Данило-то кузнецом работал. Заодно приведу непол ный список председателей в Никитаеве: Ти мофей Распопин и Духович, чужой, Гаври ла Екимов, чужой же, и Середа, тоже при езжий, и Кубрецов, посторонний, и Михлен- ко, присланный, Ломакин (свой) и Умаров (свой), и Игнатенко — из Воронежа пересе ленец- Не обойдем и Заусаево: остались в па мяти стариков имена — Поликарп Савен ков, Иван Денисов, сьга Прохора (но эти оба ходили недолго в председателях ком муны), и Богданов, и Федор Ковалев, и Яков Анохин..., О председателях — сказ особый, закон чим об уполномоченных. Ие хотел я брать в свидетели минувшего Ивана Петровича Князькина, из позднеприезжих он, из Чува шии. Но, оказывается, и в Чувашии уполно моченные не давали мужикам спуску. О д ного, по фамилии Нестеров, хорошо запом нил Князькин. Любил Нестеров собрать на род и рассказать про всякие события, но следом-— через мировую обстановку —■пе рейдет к,делам колхозным, и тут отыщет классовых врьагов и контру, и волков в овечьей шкуре, собрание оцепенеет, каж дый, затаившись, припоминает: «Грабли-то на деляне оставил прошлую весну, быть и мне во врагах». «Страху нагонит, о-ей», — смеясь нынче, говорит Князькин. В Заусаеве привык себя хозяином считать некий Кобзев. На редких гулянках ему, а не председателю, первую рюмку подносили. Кобзев вставал в Заусаеве раньше всех и Ложился спать позже всех. Бывало, женщины проколготятся поутру, прибегут к конторе на полчаса позже, Коб зев велит бригадиру: «Этой не записывай Выход». Так мне сорок лет спустя рассказы вала о Кобзеве Елена Николаевна Дьячко- ва. После еще устрожилось. Уполномоченные райисполкома сменились уполномоченными райкома партии, партийцы ездили с кобурой и стучали наганом по столу. В 1938 году бригадиром в Никитаеве был родной брат нынешнего бригадира Сергея Александро вича Желтобрюха. Плановую сдачу брига да завершила, потребовали из райкома сверхплановой, бригадир уперся. Явился уполномоченный, достал оружие из кобуры, положил на стол и спросил, поигрывая но гой: «Так кто в Никитаеве соскучился по лагерю? Намедни восьмерых взяли». И Ж ел тобрюх-старший мигом согласился сдать сверх нормы пшеницу, рожь, овес'. Сохранилась фамилия Овсянникова, упол номоченного по Никитаеву; Овсянников но чевал у Ломакиных, а потом у Игнатенков, и как тень следовал за председателями. Сказав суровое слово, следует и участли вым словом помянуть горемык-уполномочен- ных: почти все они за совесть и за страх делали то дело, к которому их приставили не по собственному хотению. Попробуем, однако, отойти от остро угольных вопросов колхозного бытия и взглянуть пошире на 30-е годы, на ту жизнь, которая шла переменчиво и шатко, но по степенно затвердилась. Первая строка — о Николае Александро виче Гаврилове. Жаль, конечно, что не за стал я его в живых, но общий хор афанась евцев нарисовал образ пусть не апостоль ский, но настолько удивительный, что диву даюсь — мог ли он, земной Гаврилов, быть столь добрым и отзывчивым как раз в годы ужесточенных схваток и злобы друг на друга. У Гаврилова кличка была Барма, пошла она от манеры его плохому оценку вывести; «Барма», — никудышно, мол, худо, из рук вон. Афанасьевцы вообще мастера клички давать. У Михаила Петровича Непомнящих второе законное имя Лепешин, а у Семенова Алексея Ивановича — он женат на прием ной дочери Гаврилова — Леха Моргач... Или был такой Сизарь, вовсе не голубиного характера мужик. И Пшенов был... Фамилии иногда забывались, а прозвища — нет. Гаврилов Николай Александрович по при езду в Афанасьево ходил в солдатской руба хе, очень смущала эта военная рубаха одно сельчан. И молчание Гаврилова — непро бивное, застойное — тож е плодило анти патию, Бобровников в штатском, блестя очеЧками, наорет — тут все ясно, хотя пос ле его крика дрожат руки и не проворят ра боту. А председатель все молчит да молчит. Но скоро зоркие глаза деревенских при 1 я( 6 - ’ Рассказ шофера Виктора Павловича Лебед- ченко.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2