Сибирские огни, 1989, № 8

сказ, в котором мужик карандашом рассчи­ тывал в тетрадке год, начиная с зимы, с вывоза навоза на поля. От нормирования — дорожка к планиро­ ванию. Планировать приходилось все: запа­ сы зерна и фуража, будущую посевную и будущую сдачу хлеба государству. Учились мужики прикидку по инвентарю делать — хватит ли кос косарям, исправны ли грабли и в том ли количестве, достанет ли керосину на зимние долгие вечера, когда мужики — в лес по дрова, а бабы прясть и ткать станут? Мудреная задача рещалась сообща, долгим сидением в прокуренном правлении. В нормах, которые я записывал по дерев­ ням, есть разнобой, легко объяснимый: еди­ ного для климатического пояса справочника поначалу не было, и колхозные вожаки при­ кидывали на глазок, отталкиваясь от мест­ ного опыта, своего или соседского. Но самым сложным оказалось точно за­ верстать на какую-нибудь операцию людей: не беда, мало народу придет на свеклу, но беда — много, колготиться станут, а не соз­ наются в тесноте. А исполнение дела всем пиши. Иль вот как пацанов писать? Они вроде и вполсилы работают, но на бороно­ вании или на прополке проворные их руки незаменимы. Так, например, у Жоголевых после вступления в колхоз: кроме матери шли в поле сыновья-подростки, бежала ма­ ломощная девчонка Фрося. Д аж е младшень­ кий Санька не бездельничал — по дому, правда, работал: свиньям траву рвал, мор­ ковку полол под окнами, двор сторожил. С началом колхозов, по многочисленным свидетельствам, началась нескончаемая че­ реда воровских набегов: тащили муку из ам­ баров общественных и частных. Раньше невозможно представить, чтобы поднялась рука на чужое добро. А тут сно­ ровка цыганская явилась: ночью обуют в лапти корову и уведут, а свинье поднесут мешочек с мукой — она ткнется рылом-то, мешок ловко так накинут на голову, мигом задохнется свинья, ее приколют и в сани и были такими. В Натке, бедная Натка быстрее всех сби­ лась с пути, семьями промышляли воровст­ вом: от тока тянется ночью вереница — отец несет полный куль, дорогу торит в по­ темках, следом полкуля жена тащит, а сле­ дом дети, по возрасту и силе, у каждого та­ ра заготовлена... Вернемся к прекрасным труженикам Жо- голевым. В то первое колхозное лето норми­ ровщики промахнулись и насчитали по 8 килограммов на день. Пока, однако, не развезли по дворам, все мерещилось: не дадут заработанного. И вот в кулях Фросины братья повезли рожь и пшеницу, засыпали полные закрома в ам­ баре. Картошкой забили подполье и яму на огороде. День прошел, кличут мать в прав­ ление, она с испугу простоволосая бежит. — Ошиблись, Митрофановна,— говорят, и мать побледнела. А Фаддей Краснощеков, это он уводил жоголевских коней на общий двор, тяжелой рукой по плечу ударил: «Не бойся, придется еще принять кое-чего». И привозят к Жоголевым еще два огром­ ных короба картошки, а ее сыпать-то неку­ да, сгрузили у амбара. Начались морозы, померзла картошка, кормили ею скот. Зима настала — велели правленцы бабам вязать носки и рукавицы, выносить на Ту- лунский рынок, чтоб мелкие деньги в кол­ хозной кассе не переводились. В общем, подфартило — первый год не­ страшный оказался. И хотя потом раз за разом, осень за осенью, становилось тяжель- ше, трудное примирение с новой явью со­ стоялось. А что же с Филиппом Андреевичем Жига- чевым было в ту пору? Он жил в Тулуне, горевал без гармошки. Плотничал на элева­ торе. Однажды встретил односельчан, они говорят: — Не вольно живем, но хлеб жуем, отня­ та честь — а дом есть,— поговорку запом­ нил памятливый Жигачев. «Возвертайся». Нет, не хотел он возвер- таться, чтоб чужим оказаться. Но следом Гультяев приехал, специально уговорить. И уговорил: «С твоим умом и характером быть тебе правой рукой у председателя». Ульяна, жена, взяла в оборот Филиппа Андреевича: «Надоело по чужим углам мо­ таться. Вернемся!» Собрали на телегу скарб, поехали в деревню. Жигачева скоро сделали . бригадиром, а позже и замом председателя (это когда «13 октябрей» стали именоваться колхозом имени Молотова). Скоро Жигачев с товарищами понял, что приписан отныне навечно к колхозу, ибо в 1934 году правительство ввело паспортную систему, остановив крайним способом миг­ рацию населения. Правда, крестьянам, или по-другому — колхозникам, паспорта как раз и не достались. Не велико горе, кажись, но таким простым способом многомиллион­ ные массы были окончательно закреплены не двигаться с места на место. Одновременно государственные институ­ ты продумывали и упорядочивали систему налогов. В Афанасьеве, в Никитаеве и в Евгеньевне я записал столбиком, какие были налоги в 30-х годах. Разнобоя не обнару­ жил. Со двора брали: мяса — 50 кг масла — 10 кг шерсти — 5 кг яйца — 100 штук картофель — 5 центнеров брынза — 700 граммов от 1 овцы. Эти цифры затвердились со временем, а начиналось с других цифр. Брали по: 5 кг мяса, 3 кг масла топленого (после 5, 7, на­ конец 10 кг 200 гр.) 30 шт. яиц. Возрос подоходный налог с приусадебно­ го участка, поднявшись до 80 рублей с 80 соток. Эти налоги, подскочив, перекочевали и в следующее десятилетие. Масла стали брать до 20 кг, молока до 200 литров и мяса до 31 кг. Мясо можно было сдать кроличье или индюшачье, но тогда за 1 кг засчитывали 800 граммов. Так мне поведала Наталья Федоровна, жена Михаила Петровича Непомнящих. Она же, не моргнув глазом, сказала, что на заем подписывались не силком, но принудительно. Я переспросил и получил перевернутый, но тот же ответ: «принудительно, но не сил; ком». Это означает — в суд не тащили, в тюрьму не сажали, но приусадебный уча­ сток отрезать могли и отрезали. Тогда начались и штрафы — скашивали число тру­ додней. Лошадь захромала — штраф, седел­ ку утерял — штраф. Диковинные порядки для крестьянина начались.