Сибирские огни, 1989, № 7
мостоятельно дойти до подводы я уже не мог. Миша, поддерживая ме ня под мышки, выспрашивал испуганным н удивленным голосом: — Ну, как чувствуешь себя, Ванюха? — Ничего, Миша, не беспокойся. Приедем, Лизавета твоя полечит. Как она тебя? — через силу улыбаюсь я. — Пятками, Ванюха, пятками! — Моя улыбка мгновенно преобра жает Мишу. Он воспринимает все непосредственно, как ребенок.— По топчет— и здоров как конь! — и с веселой беззаботностью выдает на всю степь, по которой мы сейчас проезжаем: «Бей блох, комаров, чтобы не куса-а-а-ались!..» Мать на работе днями. Лежу в пустой избе, раздумываю, пытаясь понять, почему у меня все так нескладно получается... И неудача с путевкой (теперь я сожалею об этом), и в райфо — какое-то кошмарное происшествие! Заместитель этот! Как-то не так надо было с ним... Не умею я ладить с людьми. Те ряюсь, глупею или поддаюсь их воле. Мать хоть и огорчается, что я такой «непробивной», но и обнадеживает: не беда! Дело наживное. Потрешься- помнешься подле людей — выучишься. В тот день, как я вернулся из Исилькуля, мать возвратилась с ра боты вечером вместе со стадом. Прозвенела подойником в сенках, подо ила корову и в сумерках уже зашла в избу. — Ты дома? — приостановилась у кровати, ожидая, чем порадую. — Ну и как съездил? — чуть подождав, задала главный вопрос.— Что выездил? — Да... ничего... так...— пытаюсь я сочинить ей на ходу правдивый ответ, хотя и сам толком не знаю, что выхлопотал. Может быть, не сов сем безнадежно наше дело? Справки-то там остались. А вдруг да выйдет нам скидка!.. Так ей и пояснил: — Был у самого Заместителя! Сказал, что разберутся... 12 Солнце предзакатное заглядывало в мое окно, ветерок полуденный залетал, дождь косой заскакивал бойкими каплями, рапыпмп утрами туман седой бородой терся о щеку. Все это видел, замечал я с каким-то равнодушием. Серый потолок в трещинах, который раньше я расцвечивал своим воображением в зеленые пашни и цветущие луга, был унылым потолком и больше ничего. Улица, оживленная, пронизанная чистыми утренними лучами солнца или суматошная, пыльная вечером, ш две девчонки, и все другое, движущееся и шумящее на ней,— вызывали раздражение. ^Мать утрами, перед уходом на работу, садилась на табурет возле моей кровати, смотрела тревожно на меня, спрашивала робко, умеряя голос до шепота: — Что болит-то? Спина все? Аль внутри еще что?.. — Ничего... не шибко... — Я прикрывал глаза веками или набрасы вал на лицо одеяло. — А стонешь ночами? — Сонный... наверно, что привидится... — Худо это, что сонный... Может, в больницу тебе?.. — Надоел? — срываюсь безжалостно.— Отвези! Сдай! — Господь с тобой! Чего говоришь-то?! — мать поднималась, стояла рядом некоторое время молча, сдерживая дыхание. Уняв волнение, го ворила, будто ничего не произошло: — Ешь тут молоко, яйца, вот медку свеженького принесла. Может, чего другого тебе? Говори... Этого гостя я никак не ожидал. И не под окно, а в избу ко мне зашел сам председатель Владимир Васильевич. 4 Сибирские огни ьЧа 7
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2