Сибирские огни, 1989, № 7

На этот счет крепко запал в памяти моей случай, происшедший на одном из заседаний нашего правления. Мой сверстник, Анатолий Тор- биков, написал письмо в одну из инстанций, пожаловавшись, что его не отпускают из колхоза в город учиться. Р1з инстанции пришел ответ на правление: разобраться... Стали разбираться. К своему ответу инстанция приложила и ^адре­ сованное им письмо Анатолия. Председатель, сам малограмотный че­ ловек, зачитывая письмо, останавливался на неудачно составленных фразах, повторял их, тыча вверх указательным пальцем и всхохатывал. 1рихохатывали с ним и правленцы. Вмешательство посторонних в ход заседания не допускалось. Но мне так было обидно за Анатолия (он си­ дел здесь же, уткнув взгляд в пол) и стыдно за потешающихся над ним правленцев, что я, набравшись храбрости, заявил: ничего, мол, смешно­ го в том нет, что человек хочет учиться. Мне пояснили, что смеются не над его корявой писаниной и не над его желанием учиться, а над тем, что глупо и смешно лезть с такими мелочами к большим и важным людям. Заместитель не сводит с меня внимательно-прощупывающих глаз. Я понимаю, что он выискивает во мне явные признаки увечья. Надо бы по­ казать ему корсет под рубахой, думаю я. И ругаю себя за то, что не взял костылек: как к месту бы он сейчас пришелся. — О чем они там думают?! — размышляет вслух Заместитель. И, пристукнув ладонью по справке, говорит мне: — Хорошо. Идите. Я раз­ берусь с этим сельсоветом. Давать такие справки,— он смотрит грозно мимо меня на дверь, — кому попало, кто попросит... Я им покажу! За дверью, в полутемном коридоре, я приваливаюсь плечом к холо­ дящей стене, чтобы прийти в себя, размыслить: что же произошло? Чего я выходил? И прихожу к неутешительному выводу, что в худо только се­ бе: справки больничной лишился. Надо вернуться, забрать; без нее мне никак нельзя. И показать ему, что у меня под рубахой. Чего робеть-то, стесняться? Задрать рубаху — и все. Я же не обманываю... Он начинает медленно подниматься из-за стола, когда я, выдерги­ ваю из штанов рубаху, хочу задрать ее, вновь медленно подходя к столу и объясняясь торопливо: — Вот... я сейчас вам, я вам покажу... — Вон! — показывает он вытянутой рукой на дверь.— Немедленно убирайтесь! Я тебе самому так покажу!! И только опять за дверями до меня доходит вся несуразность и глу­ пость моего поведения: глупее не придумаешь! Ведь он же усмотрел в моих словах угрозу себе. К зданию примыкает небольшой запущенный садик: яблони-дички, клены, акация. Я пошел через него, путаясь ногами в траве и сухих сучьях; несколько раз приваливаясь боком к стволу дерева, отдыхал. Такую слабость почувствовал во всем теле... И если бы не договоренность с Мишей Репарюком, что буду ждать его у дороги, упал бы в траву — в недвижность, в бездумность... До дороги все же не хватило сил дотянуться; приткнувшись плечом к клену в конце садика, как-то безвольно пополз по нему телом к земле и сел... И не от обиды на Заместителя и на «добрую душу», о которой я еще там подумал, что не захотела по-настоящему со мной разобраться, спровадила... Это все еще не так больно: у людей своих дел хватает, а тут еще мы — много нас таких! где им со всеми-то?.. вникнуть в каждо­ го... Э то— от неверия, вдруг охватившего меня, что не выздоровею я никогда... Эти люди меня не поняли, и не могли понять, потому что они здоровы... а я не буду!.. Где-то шевелилось еще сомнение, что не так это все, что нет здесь никакой логики, что надо бы подумать, рассудить обо всем спокойно, но безысходность и отчаяние подавляло волю. Миша Репарюк остановился против садика, несколько раз оклик­ нул меня. Негромко, как мог, отозвался ему. Он услышал, подошел. Са- 96