Сибирские огни, 1989, № 7

ь— Кому охота с хворым в доме. — Ну и не надо таких! — мне сразу становятся неприятны эти люди, хочется назло им быстро выздороветь. Говорю матери бодро: — Я-то теперь ничего! Видишь, вставать без корсета помаленьку начал. Я почувствовал некоторое улучшение, как начал есть мед и «пить» мед. Мать сбегала к старухе Дмитрия Викторовича, принесла от нее подтверждение его рецепту и старый медный пятак с позеленевшим ор­ лом. Не знаю, что мне помогло: мед или медь? Может, еще что-то. У матери на этот счет было свое мнение: молитва ее, материнская, дошла куда надо. Что бы там ни помогло — была радость выздоровления или хотя бы пока надежда на него. Но в то же время и скука навалилась. Когда чувствовал себя плохо, сутками мог вылежать без единого слова, а те­ перь— куда-то бы бежать, с кем-то бы поговорить... А ведь что еще мог-то? Сходить без костылька и не держась за стены, в сарай. Потом, добравшись до койки, падал смертельно усталый и довольный. Рас­ слаблял мышцы живота — на них, в основном, и держалась спина, когда вставал... Но боли-то совсем не те! И дух захватывало, что вот-вот сбу­ дутся мои мечты. Обегу все леса и пашни! Возьмусь опять пасти скот. На конях бу­ ду работать... Все — сразу!.. И еще... непременно выучусь танцевать. Случалось, что восторженность сменялась страхом: а вдруг не будет этого? Не выздоровеешь ты, Иван, никогда... Так это, кажется тебе, что полегчало. Я шевелил спиной — она подтверждала этот страх болью, ту­ пой и нудной. Я двигал ею еще: на! Добивай! Боль, грызущая спину, к удивлению, слабела, обессиленная будто. И опять надежда — подни­ мусь! Выкосив по лесам все еланки и гривы, доступные машинам, разре­ шили колхозникам вручную заготавливать здесь корма для личного ско­ та. Мать, возвратившись с работы, наскоро ела, брала литовку и бежа­ ла в лес. Утром, до работы, тоже час-два выгадывала для покоса. Пока хорошая погода и не наступила страда, торопилась покончить с этим тяжелым и очень нужным делом. Изматывалась до упаду. Придет, повалится на диван: «Ух, матуш­ ки,— говорит,— еле себя дотащила! Ни руки, ни ноги не поднять. Как корову подою?» Я чувствовал себя виноватым в эти минуты: валяюсь на кровати!.. Не имея возможности помочь матери, говорил, чтобы хоть как-то ^выразить ей свое сочувствие, когда она, после утренней зарядки с ьюсой, собирала мне на стол, в то же время собираясь сама на работу: «Отдохни хоть эту минуту. Сам я здесь все найду». Мать прикрикивала на меня: «Лежи знай! Д а вставай поменьше без меня тут. Не нагружай зря спину. Неизвестно ведь, что там, внутри-то еще...» В один из вечеров, когда мать, возвратившись с работы, глотала полуразжеванную картошку с обратом, торопясь на свой покос, в избу шумно вошел Уполминзага. Называли так у нас Николая Владимировича, сына Володеньки- председателя. Был он всего на три или четыре года старше меня. Одно время мы работали с ним вместе в бригаде: он — сенокосильщиком, я — на граблях. В позапрошлую зиму он уехал в райцентр. И с той поры стал наезжать к нам — в черной форме с синими тряпочками на лацка ­ нах в качестве агента по налогу. Сам он представлялся значительно и важно: Уполминзага! Так его и стали именовать в деревне- Ранее ве­ селый, уважительный — к старому и малому — парень, из добряков, пе­ реродился будто. Стал таким строгим и недоступным: на старших — своих и чужих — смотрел теперь свысока или искоса, а таких, как я, вовсе не замечал. «Ну и работа его, понимать надо! — оправдывала сына Нюрочка.— Большой строгости требует! Родство и кумовство при такой должности — побоку!..»