Сибирские огни, 1989, № 7

дела еще молчком, поразмышляв о чем-то с прикрытыми глазами, под­ нялась и стала прибираться в избе, заворчав на Клавдию; — За три дня ни разу не вымела, холера! Поворчав на домовницу, обратилась ко мне: — Раздумываю вот: хорошо хоть такого отпустили. Тот-то, тол­ стый в очках, говорил: умереть ему надо, лежа тут! Хы?! — хукнула гневно на медбрата, сменила разговор.— Койку-то, может, лучше к окну тебе. Д а раму выставить. В избенке духота, а дверь открыть — из сенок мухоты напустишь и запах дурной... — К окну — это ты хорошо придумала,—согласился я. Она переставила койку к кутнему окну, выставила раму. Я пояснил ей, что мне врачи велели лежать на песке. В мешок чтоб насыпать и на койку его. — Холеру они знают,— выразила мать недоверие врачам, но тот­ час же собралась и сходила на берег озера, принесла два ведра песку, высыпала в крапивный мешок. Укладывая его заместо снятой постели на кровать, бурчала недоуменно: «И чем это песок лучше ему постели будет нашей...» Когда, с ее помощью, я высвободился из гипсового корсета, то в первый момент испугался даже: будто стержня какого лишился! — так привык к этой опоре. И не сидеть, не идти без него уже не могу, каждое движение причиняет такую бЬль, будто какой челюстью зубатой перема­ лывает все там, в пояснице. Судорожно вцепился в шею матери. «Да что ты, бог с тобой?! — испугалась она.— Ровно клещ в меня... дай хоть дохнуть чем!» Так и донесла на своей шее до койки. Долго лежал, отдыхая. Прогретый солнцем и чуть влажноватый песок успокоил спину, уп­ лотнился под ней рельефно — вот мне и новая кроватка. И старопреж­ нее положение: лежу смирно — здоров-здоровехонек! Вставай и беги куда хочешь. Но стоит чуть пошевелиться... Мать придвинула вплотную к койке стол: на нем молоко, яйца, хлеб — бери, когда хочешь. Сама она целыми днями на работах; то на сено­ косе, то ток чистит, то доярку или свинарку подменяет. Окно мое выходит на широкую улицу; днями тихую, утром и вече­ ром оживленную. Солнце заглядывает ко мне только вечернее: уже не знойное, по-доброму теплое, ласковое. И я ловлю лицом его прощальные лучи, провожая каждый вечер на ночлег за крышу соседнего дома. Улица и днем не совсем пустынна. Курицы и воробьи пурхаются на ней в пыли. Ласточки летают низко над землей... Случается, пройдет кто, проедет — целое событие для меня. Ну, а вечером и утром на моей улице — праздник! На солнцевосходе — провожают по ней коров в стадо, на закате — шумно и хлопотливо встречают, разгоняют по подворьям. Я каждый раз жду этих минут с нетерпением; смыслом и значением, кажется, наполне­ на жизнь, когда есть что ждать, даже вот такое... 11 — Слава тебе господи,— крестится мать,— есть зачал ребеиок-то! — Какой ребенок? — Д а о тебе я! — Собираясь уходить на работу, она ставит мне на стол кринку с утрешним молоком, тарелку с хлебом, кладет несколько сырых яиц.— Все чтоб съел! Мед вот кончился. Вечером сбегаю к Хорзею. — Квартирантов бы каких пустила. Один и один целыми днями. — Думала об этом.—Мать, как воробей, готовый каждый миг взле­ теть, присаживается на краешек кровати.— Нету подходящих. — Просились же, говорила, какие-то. — Не идут теперь, холеры. Парень, говорят, у тебя больной. Я-то им что? — такая их ссылка мне непонятна. ,атвм