Сибирские огни, 1989, № 7
— Совсем,— говорю,— ничего. — А если павкой вот той? — Ударь палкой. Он взял палку, ткнул концом мне в грудь. Потом ударил несильно. Во второй раз сильнее. Осмелев, стукнул так, что палка переломилась. Откуда-то из-за задворков выбежала широкая, сгорбленная ста руха: — Ты что, бедокур, делаешь?! Кого опять бьешь?! — Он деревянный! — обернулся к старухе изумленный парнишка. — Ты чего здесь, паренек? — Пригляделась из-под ладони: — Никак Ванюшка Шипиленков? — В деревню, бабушка, мне надо уехать. — Жди, милый, с минуту на минуту Миша Репарюк заедет. За го рючим на нефтебазу проехал. Ты зайди в дом-то. В дом заходить отказался. Попросил у старухи только напиться. Она огляделась вокруг: — Где он, фулиган-то? Петрушка! Принеси парню ковшик воды. — Не вопи,— негромко, чтобы не услышала старуха, сказал Пет рушка, выходя из сеней с плещущимся водой ковшиком. Старуха постояла, наблюдая, как я пью, спросила: — У брата-то, Степана, был? — сама себе ответила:— Д а нет, где там! Слышала, будто... вправду или нет... — Что слышали о Степане?! — насторожился я. Старуха оглядела меня, морща жалостно лицо, отмахнулась рукой: — Ничего... — и пошла, забурчав: — Сам-то, господи, в чем душа держится... Как уж знаете, без меня... Я обеспокоился: что-то неладное у Степана? Наведаться бы... Но ясно сознавал, что сил на это у меня не хватит. Вскоре на пароконной повозке, загруженной железными бочками, к ограде заезжего со звоном подкатил Миша Репарюк. Увидев меня на завалинке, он аж присел от неожиданности на своих коротких ногах, всплеснул толстыми ладошками: — Ванюха!.. В самом деле ты, Иван?! — Нет, не я,— улыбаюсь, обрадованный встречей. Сколько повидал я за последнее время разных людей, но ни у кого не видел такого вот носа картошкой, серых наивных глазок на широком, знакомом до каждой морщинки лице. Нет такого больше на всем свете — близкого, свойского... — Мы ведь тебя уже всей деревней похоронили! —- восклицает Ми ша Репарюк.— Жалели шибко, молодой такой! Как ни рад встрече с Мишей, слова его показались обидными: — Вам бы только хорЪнить! Мишка Репарюк заморгал глазками: — Мы же так... жалеючи тебя. Столько времени нету... — Ну, да я ничего...—Мне уже неловко за свою маленькую обиду на этого доброго, бесхитростного человека. Миша Репарюк сдвинул к передку повозки бочки, уплотнив их одну к другой, освободил место в задке. Здесь, между двух продольных бре вен, схваченных на концах перекладинами, я и пристроился... Далеко уже отъехали от райцентра, где-то на полпути к деревне, Миша закричал: — Тыр-р-р! — и остановил лошадей.— Э-гей! Куда бежишь-торо- пишься?! Постой — п о г о д и !-П о его вопросам-восклицаниям понял, что повстречался на пути кто-то из деревенских. — Кто? Иван, говорю, там, сзади... А из-за бочек — мать! Схватилась рукой за обрез короткой ручицы, смотрит и не узнает меня, густо покрытого с ног до головы серой до рожной пылью. Отираю рукавом пыль с лица, улыбаюсь: — Ну, чего ты? Не ожидала?..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2