Сибирские огни, 1989, № 7

и еще раз, из-за порога, возвратившись, нукнув там сердито на мед­ брата, высовывает голову в дверь: — Гриша тебе поклон передал. И от девчонки Маланьиной привет! — От какой? — три их у Маланьи, но мать уже исчезает за дверью. Странно как-то действуют на меня эти свидания со своими... Жду их с нетерпением. Когда заходят ко мне, будто от укола, вздрагиваю... и рад, кажется, и тяжело с ними... И какое опустошение, какая горькая тоска охватывает после их ухода. Думаю: лучше бы не приходили... По­ сле матери вот мучительная недоговоренность осталась... Не о том сов­ сем говорили. И не могу сказать, о чем было надо. Стоит в глазах суро­ вое и печальное лицо матери, глаза ее с затаившейся тоской. А слова бы­ ли не те... Они, глаза-то ее, спрашивали неотступно: «Ну, как ты, Ваня? Выкарабкаешься ли?» И упрек в то же время в них робкий и горький: «Ох, Ванька-Ванька! Замучился ты сам и меня замучил... Понимаю, не виноват со своей болезнью, но мне-то как быть?.. Два ведь вас у меня — две муки. Степан вон тоже... Легко ли, думаешь, носить в себе ваши бо­ ли?» Такое вот, представляю, творилось в душе матери, потому что и у самого тоже... За окнами вовсю бушевала весна. Тревожила настоем яблоневого цвета и распустившихся березовых листочков, который заносил в нашу палату легкий ветерок. Будоражила ливнем солнечного света в два наши окна — от восхода и где-то до раннего полдника. И душой и телом чув­ ствовал я эту весну, даже подошвами ног — по потеплевшему полу в ко­ ридоре. В туалет я продолжал ходить. Все в те же полуночные и предрас­ светные часы отвязывался и, придерживаясь одной рукой за стену, дру­ гой опираясь на костылек, совершал эти трудные вояжи. Когда Костя, случалось, не спал, помогал мне по своей охоте, водил туда и обратно, придерживая под мышки. Раз в неделю у меня был праздник. Меня отвязывали, вываливали из кроватки на койку, чтобы протереть спину камфорным спиртом. Прежде Сергей Николаевич осматривал ее, прощупывал и говорил: «Великолепно! Молодец!.. Ни красноты, ни сини». Затем сестра массиро­ вала всю спину, втирая спирт. И казалось мне в эти минуты, что нет на свете большего счастья, чем ощущение радости своего тела. Костя проникался моим настроением, присаживался ко мне на край койки, благодушно ухмыляясь в усы, выспрашивал: — Ну, что? Хорошо тебе? Не болит?! — Она у меня. Костя,— охотно объяснял я,— когда не шевелюсь, не болит, будто совсем здорова... забываю даже... Меня часто наказывала эта забывчивость; чихну, к примеру, во все свое удовольствие — и будто острый железный прут всадят в спину! Ис­ парина выступит на лбу от боли. После этого какое-то время зажимаю нос в страхе пальцами, как засвербит в нем. ...Жизнь врачей, мне думалось, верх всевозможного блага. Сами никогда не болеют, всегда бодрые, уверенны... И уж такие важные! Больные им прямо в рот заглядывают — ловят каждое слово. И каждый день они, почитатели их,— больные — новые; одни уходят, другие при­ ходят, как у нас квартиранты. Ведь это очень интересно —всегда с но­ выми! Рядом на койку положили парня моего возраста, может, чуть помо­ ложе. Парень светлолицый, с выпуклыми прозрачными глазами; звать Андрей Фаст — из немецкой деревни. У Андрея, как и у меня, был болен позвоночник, только верхнего, грудного отдела. Сергей Николаевич с невысокой чернявой женщиной, которую я еще не видел здесь, внимательно осмотрели мою кроватку, очевидно, как об­ разец. Н к вечеру вернули в палату Андрея точно с такой же. Уло.:^или его в кроватку, укрыли одеял ом, .ушли вее. ьСтН|ХЛОгв; п а л а т е . ■(