Сибирские огни, 1989, № 7

Грозя пожаловаться за нарушение лечебного режима Сергею Нико­ лаевичу, она провела меня, держа под руку, в палату, помогла лечь в кроватку, притянула бинтами. Сходила за судном, показала его мне, подняв и подержав над койкой, сунула под нее и наказала строго: — Потребуется — зови нянечку. Ольгу или Лиду просить, чтоб судно под меня ставили?! Д а это такой стыд... такой, что лучше я ни пить, ни есть не буду! Конечно, сов­ сем без пищи я не мог обходиться, но стал ограничивать себя—супы и каши отдавал Косте,— чтобы реже вставать. И выжидал теперь глухую полночь или предутренние сморные часы. ...Сноха, не слушая меня, выложила все из сумки, сказала: — Ешь! Не экономь тут. На следующей неделе еще приду. После ее ухода показал Косте на оставленные продукты: бери! Он, перебирая кульки-баночки, восхищенно цокал языком: «Шикарная ша­ мовка!», но что-либо взять отказался: «Ешь сам,— сказал,— тебе ле­ читься. А мне — пройдусь по палатам с кастрюлькой — и здешней балан­ ды по горло». Освободившуюся после Игнатьевича койку вынесли в коридор и по­ ложили на нее женщину — не хватало мест в женских палатах. А к нам, на пустую возле Кости койку, положили тощего мужика с дикими блуждающими глазами. «В бессознательности!» — определил Костя. Мужик метался по койке, а Костя сидел и неотрывно смотрел на него с каким-то печальным любопытством. Придя на короткое время в себя, мужик неожиданно громко и страш­ но крикнул: «Ко-от! Не гляди!» Костя аж подскочил на своей койке от неожиданности. — Испугался? — спросил я. Он некоторое время молча глядел на меня, как бы чего-то не пони­ мая, наконец, произнес тихо: — Не испугался... а черт его знает... Он так гаркнул: «Костя!»— будто с того света. Мужик больше не приходил в себя. Разговаривал с кем-то, пел пес­ ни. Голосом сильным и красивым начинал: «По диким степям Забай- калья-я-я...» — И отвратным, до мороза по коже, стоном тянул, сти­ хая, это — «я-я-я...» В дверь палаты выставились любопытные лица женщин. Засту­ пивший на ночное дежурство Иван Иванович погнал их всех: — Человек в бессознании, а им згелище! Костя спросил у него шепотом: — Что с ним, Иван Иванович? Тиф? — Думай! Голова! — прикрикнул на него медбрат.— Тиф?! Пгос- тыл. Вегбованный. И, присев на краешек моей койки, он рассказал, что больной этот, завербовавшись с семьей куда-то на восток, шел из деревни Мясники на станцию. Попал в половодье. Двоих ребятишек донес на руках. Сапо­ ги свои жене отдал. Сам босиком всю дорогу по воде и снегу. Те уехали, А его прямо со станции — сюда. Вербованный бредил всю ночь: упрашивал ласково все какую-то Марусеньку спеть с ним... Потом опять говорил, смеялся нежно и жут­ ко... Костя курил, не ложился, бурчал: что врачи-то? Дали бы ему что- нибудь... К утру мужик стих. Нянечка Ольга попыталась даже накормить его. Присев на край койки, она стала совать ему в губы свернутый блин. Мужик долго был бесчувственным к ее усилиям и, вдруг, проговорил явственно: «Не пхай! Не пхай!» Нянечка бросила в тарелку скомканный блин и торопливо вышла из палаты. ...После обеда пришли два мужика с носилками. Стали снимать умерщего с койки, Уронили. Ц^ов.а ,со .ртадым,, звуком ударилась об пол-