Сибирские огни, 1989, № 7

Нянечка приносит в палату завтрак на большом подносе. Всем, кроме Кости, по тарелке рисового супа. Мне дополнительно на ломтике хлеба кусочек масла, густо обсыпанного сахаром. Подниматься из кроватки очень больно, но так проголодался, что. Не обращая внимания на боль, подсаживаюсь к тумбочке и хлебаю об­ жигающую похлебку. Вошедший с бинтами медбрат округлил на меня глаза: — Д а это он как?! — Постоял, в каком-то ошеломлении наблюдая за мной, закричал: — Больной! Магш! Магш! Нельзя вам из гипса! — Ись-то я хочу. — Нянечка покогмит. Ложись! — он помогает мне большими, пух­ лыми руками улечься в гипсовую кроватку. И привязывает бинтами к железной койке: одним — ноги по лодыжкам, другим — опоясывает грудь. — Никаких движений! — приговаривает строго. — Только по локоть гуками. Костя, после ухода медбрата, ухмыляется, глядя на меня: — Чисто император! Лента через всю грудь! Тумбочка выше моей головы, и я шарю некоторое время по ней пальцами, пока нахожу хлеб с кусочком масла. Няне, пришедшей кор­ мить меня супом, мотаю отрицательно головой. Мне даже представить стыдно, как я, будто птенец какой, буду перед ложкой рот открывать. Игнатьевич, съев свой завтрак, шумно шурудит у себя в тумбочке: таскает оттуда что-то и жует смачно. Степан Егорович не притронулся к своей тарелке. На вопроситель­ ный взгляд Кости говорит: «Забери, она по ошибке...» Костя переливает все из его тарелки в зеленую кастрюльку, кото­ рую достал загодя из своей тумбочки, и выразительно смотрит на недо­ еденный мною суп. Я ему говорю торопливо: «Бери, бери, Костя». Он выливает в свою кастрюльку и мои остатки. Садится на свою койку; жижу выпивает через край, оставшуюся гущину звучно зачищает лож­ кой. 8 Из всех обитателей нашей палаты старик Игнатьевич был самым неспокойным и говорливым. Два раза на день его водили на процеду­ ры, вернее, он катался туда и обратно на сестре с нянечкой, которых охватывал руками за шеи и подгибал ноги. Они быстро-быстро семени­ ли, шатаясь под ним. Я все думал: вот упадут! Иван Иванович один с ним справлялся: подхватывал рукой под мышку и волок. Старик еле успевал за ним, делая двухметровые прыжки на здоровой ноге. После процедуры он лежал некоторое время, заботливо укрытый нянечкой одеялом, негромко охая и пристанывая. Отдохнув, садился с подогнутыми ногами на койке и начинал жаловаться, что синий свет нисколько не помогает, и что в войну он побывал в разных госпиталях, и что там лечили куда лучше. Потом начинались разные воспоминания. Рассказывал старик интересно, с мимикой и жестами. Как-то вечером он завел сказку. — ...И вот Еруслан Лазаревич выхватил из-за пояса меч-кладенец. — Игнатьевич сбросил с ног одеяло, встал посреди койки на колени. — И вот как взмахнет наотмашь — нет одной головы! И вот как взмах­ нет вдругоредь — нет второй! — Махая руками, старик тонко посвисты­ вал, будто рассекаемый мечом воздух.— Фись-сь-с! — и нет головы! Фис-с-сь! коснет — и нет! Бусурман на него. Обезглавил! Второй! Сшиб! Беда! — меч сломался. Схватил тогда он бусурмана за ноги и почал им махать! — Старик соскочил с койки и стал показывать, как русский богатырь бил бусурманом бусурманов.— И давай гвоздить: и так! И эдак! — Игнатьевич, разгоряченный, крутился между коек:,'¾й- хая руками. 9Т