Сибирские огни, 1989, № 7

тать покрашенную в бежевый цвет скамейку, бачок с водой на табу­ ретке и вешалку с несколькими блестящими крючками: Напротив вхо­ д а — высокая филенчатая дверь в стене. Справа — тоже дверь, помень­ ше, обитая клеенкой. Скинув у порога шубы, мы с Василием стали шумно постукивать ^рукой об руку, отогревая их, и топать ногами. Скрипнув филенчатой дверью, к нам вышла благообразная старуш­ ка в белом, сказала, осудительно качая головой: — Вы чего это, больные?! Топаете, ажно вся больница ходуном! Здесь же приемный покой. Сидите и ждите спокойно. Мы, пряча глаза и смущенно улыбаясь, сели на скамейку и присми­ рели. Вскоре та же старушка пригласила Василия через обитую клеен­ кой дверь к врачу. Пробыл он там долго. Выйдя, сказал, что его остав­ ляют здесь. Был он такой печальный и потерянный, что мне стало до боли жаль его. — Это хорошо, Василий! — воскликнул я, чтобы подбодрить.— От­ дохнешь! О молоканке своей не заботься: найдут кому лед возить. Василий усмехнулся: — На молоканку-то найдут. Дома у меня вот все запасы на исходе. Край подошел... ни дров, ни сена. Старушка позвала меня. Приемная у врача тоже небольшая, но уютная и теплая. За столом, который занимал почти половину комнаты, сидела моложавая и добрая на вид женщина. Вскинув глаза, она улыбнулась навстречу мне, будто невесть что приятное увидела. Я сразу проникся к ней доверием. — Надо ехать в Омск,— расспросив и осмотрев меня, сказала она- — Нет,— я поглядел на нее с надеждой,— вы лучше сами полечите. Здесь. Она благодушно рассмеялась, но тут же посерьезнела: — Ни здесь, ни в районной нашей тебе не помогут. Искривление позвоночника. Это серьезно. Ехать надо.— И не давая мне ответить, заключила твердо: — Обязательно! Я направление напишу. «Вот,— себе думаю,— и попался как кур в ощип! Василия жалел. Теперь позавидовать впору — его хоть здесь оставили. А меня — в Омск!» Вернувшись в деревню, завез Васильевой жене его верхнюю одеж­ ду. Принимая манатки мужа, она выспрашивала меня: «Оставили, гово­ ришь? Положили? Надолго? — И бранилась: — Чтоб его там разъязви- ло! Ни дров не припас, ни кормов... убрался! — И жалела: — Лучше бы здесь, дома, полежал. На глазах, под моим присмотром». Моя мать загорюнилась: — На что поедешь-то? Ни копейки в доме. Фекла, молча наблюдавшая за нами большими, влажными глаза ­ ми, тяжело заворочалась на диване: — Во-от у ме-еня, мо-оже-ет, хва-ати-ит...— Добыв откуда-то из складок одежды серый узелок, протянула его матери дрожащей рукой. — Да-авно, ко-огда еще хо-оро-оша-ая бы-ыла, ско-опила. На сме- ерть се-ебе хо-отела. Во-озми Ва-анюшке на ле-ече-ение. Мать всхлопнула от возмущения по своим коленям ладонями: — Да ты что, убогая! Чего чудишь-то?!' Лихоимцы, что ль, мы?! С нищего кошель сдирать... — Попробовать в контору сходить, попросить,— подал я мысль. — Верно ведь! — подхватила мать.— Иди к Тимофею... Тьфу! З ап а ­ мятуешь, кто из них... К Володеньке. В счет трудодней хоть. Неуж не помогут! В первой, просторной и многооконной комнате конторы счетовод Костя за большим столом назвякивает на счетах. Во второй — совсем маленькой, с одним оконцем — Владимир Васильевич тоже что-то бйй- тает, тренькая на небольших счетиках за маленьким столом.