Сибирские огни, 1989, № 7

рукой, ни йогой двинуть. «Сейчас я, сейчас», — шевелю беззвучно гу­ бами... — Заснул?! Ведь какую-то каплю не погиб...— Она размашисто крестилась.— И как уж господь меня подтолкнул. Увидела падеру-то и бегом к тебе. Искала, кричала... всю грудь надсадила. На внеочередном собрании досрочно сняли с председательского поста Тимофея Васильевича, Мне накануне исполнилось шестнадцать лет, и я голосовал вместе со всеми за его снятие. После того случая я неделю пролежал в жару. Владимир Василье­ вич часто наведывался ко мне. Справившись о здоровье, советовал каж ­ дый раз; — В больницу бы тебе, Иван Егорович. Я не соглашался: — Выздоровлю и дома. — Как знаешь,— хмурился он.— Только, думаю, там быстрее на ноги бы подняли: порошки, микстуры... Мать поила меня топленым молоком с толстыми вкусными пенками и растирала грудь бараньим салом. И когда я, наконец, почувствовал легкость в груди и ясность в голове, то решил немного полодырничать и продолжал пристанывать. Мать, прекратив шебаршить в кути, послуша­ ла меня и воскликнула: — А ведь притворяешься, холера! — Встав на приступку, прощупала ладошкой лоб; — Здоров, слава богу, как кот! Слазь, дровишки попилим- Слез. В теле какая-то необыкновенная легкость, и в то же время не держат ноги. Прислонился к дверному косяку и тут услышал, как стала наливаться свинцовой тяжестью спина, заныла тихонько успокоившаяся было боль. Ничего, думаю, не надо обращать внимания: — тьфу! — плю­ нуть... Это оттого, что валялся долго,— разнежился. Мать стоит с пилой, смотрит на меня обеспокоенно: — А как пасти будешь? — Не знаю. Может, разомнусь. — Ох, Иван.— вздохнула сокрушенно мать,— горе... Маешься сам и меня измучил. — Ладно, не охай! — рассердился я.—Давая ручку сюда. Пилить будем. Испилили целый воз, привезенный матерью на колхозном быке. Я размялся, разохотился после долгого безделья, переколол все напилен­ ные дрова. А на следующее утро не смог шевельнуться: опять поясница. Мать, управляясь по домашнему хозяйству и торопясь на работу, разбурчалась, расфыркалась; — Ну, Иван! Ну, худой ребенок! Это что же мне делать с тобой?] — Возьми топор и добей меня! — в сердцах выкрикнул я. Мать заплакала. В своем углу тихонько и испуганно завыла Фекла. В это время зашел бригадир. — Ну вот! — Бодро заговорил о н , - Поправились, вижу, наши дела! Давай, Иван... — Как ты скоро с этим давай! — перебила его мать.— Лошадь, вот, давай, в больницу его надо! — Пусть едет, — согласился бригадир. Подумал чуть, решая: — Бери-ка моего Воронка. Там, у прясла вашего, с ходком. Да не загони — конь горячий. Я опять попал на прием к Епифановой. Снова — «согнись-разогнись». Но я уже этого не мог. Мешала шишка на пояснице. Весной еще начал 64