Сибирские огни, 1989, № 7

Случилось это в конце лета. Недалеко от выпасов молотили рожь, свезенную в скирды. Оставив отдыхающее стадо на пастбище, я пришел на молотьбу поглазеть. Было здесь шумно, весело. Работало много пар­ ней и девчат. Закончив один скирд, молотилку перекатили к другому. Туда же надо было перетащить и тяжелый деревянный ящик под зерно. Несколь­ ко девчат и парней облепили его. Председатель, поспешивший на по­ мощь, закричал на меня: «Чего стоишь?! Подмогни!» Я живо ухватился за угол ящика и... не то, чтоб помочь, себя держать не могу, в наклон — волочусь за ящиком. И пока тащили ящик, Тимофей Васильевич, надсадно и сердито кряхтя, все косился на меня. А потом, когда все отдыхали, мотая натру­ женными руками, сказал громко, глумливо, должно быть, сильно на ме­ ня прогневавшись: — Иван вон рученек не надсадил. Ехал, бессовестный, на нас. Вот гусь! Никто ничего на это не сказал, но столько услышал я презрения ко мне в этом их молчании... Был уже на исходе сентябрь, но еще не чувствовалось наступление осени. В то памятное утро солнце вышло из-за горизонта теплое, ласко­ вое. И покатилось медленно по небу, разгоняя серые туманы над полями и озерами, высушивая росу на травах. Совсем неожиданно налетел ту­ гой ветерок и задул с постоянной силой. Я взглянул на небо. С северной стороны из-за горизонта вылезали темные, плотные тучи. В своем лег­ ком дождевике, накинутом на рубашку, я сразу почувствовал себя не­ уютно. Тучи, закрыв надо мной небо, уронили несколько редких крупных капе^ль дождя на землю. Дождь тут же сменился колючей снежной кру­ пой. И было чудно смотреть, как зеленую траву накрывал белоснежный венец. Поначалу он плавился на ней, потом стал смерзаться и с хрустом рассыпался под ногами. Коровы, сбившись в плотную массу, пошли, куда их погнал ветер. Я, обогнув стадо, забежал вперед и попытался завернуть животных в сторону колхозного сада. Но скот мне не подчинялся. Задержало коров озеро. Дождевик мой намок и, застывая, коро­ бился. Я пробрался в середину стада, чтобы погреться между коровьих боков, но они у них были тоже холодные и мокрые от набившегося в шерсть снега. Вспомнил, что у меня есть спички. Коробок в глубоком кармане штанов сохранился сухим. Я наскреб руками несколько горстей сухого старого бурьяна, сложил в кучку, подпалил. Встав на четвереньки, при­ крыл огонек с боков негнущимися полами дождевика, навис над ним грудью. А со всех сторон охватывает, сжимает тело холод. Дрожу над ог­ нем, как в лихорадке. Бессилен этот горячий лоскуток против бушующей вокруг стихии. Вскоре и он загас. Снег тихо, по-зимнему кружась, опускается ко мне. Не помню как... когда сходил... или не ходил... принес кто-то большую охапку сухого хвороста... и костер разложил. Вон он как жарко горит!.. И меня это не удивляет... Я стягиваю дождевик, резиновые сапоги с ног, развертываю мокрые портянки, протягиваю ноги к огню. Благодатное тепло окутывает их... Мне так хорошо, как давно уже не было. Словно в далеком детстве я на руках у матери. Это тепло ее груди мягко и нежно согревает меня. Хочется пить, но я забыл слова, я не знаю еще их и тяну восторженно- «У-у-у...» Мать почему-то пугается моего пения, кричит страшно, истошно: Щанька! Ваня! Сынок, ты чего?! Д а боже мой! Вань, ответь, родимый!» Это уже не сон... Явственно слышу голос матери, чувствую, как трясет она меня за плечи. Но будто придавленный незримой тяжестью к земле, не могу ни