Сибирские огни, 1989, № 7

в степи, заполненные чистой вешней или дождевой водой,— назывались лывками. Бригадир перевел взгляд с хмурого лица комбайнерки на меня и приказал с завтрашнего дня возить воду из степи. Серая, в пожухлой траве степь, будто множеством остекленелых на холоде глаз, блестит в утренней заре тонким льдом лывок. Заехал с водовозкой в первую. Лед со звоном крошится под ко­ пытами лошади, хрустит под колесами. Глубина — в один-два пальца, ковшиком не зачерпнуть. Проехал подряд через несколько лывок. Наконец, в одной вода вы­ ше колесного обода. Занятый делом, не заметил, что сапоги у меня протекают. И уже выезжая с полной бочкой из низинки, почувствовал, что ноги мокрые. Шевелил всю дорогу пальцами, прихлопывал ногой об ногу, чтоб не застыли. На поле уже трыкали комбайны, прогревая моторы. Слепя глаза, огромным красным колесом выкатывалось из-за горизонта солн­ це и — наконец-то! — распогодившееся небо. Пока разлил воду, покурил с привезшим сюда заправку Мишей Репарюком, солнце оторвалось от земли, поплыло в синеву. И ком­ байны с тракторами поплыли по серебристому от густого инея полю, наполнив утро веселым звоном и грохотом. Так чудесно вокруг! Качу с водовозкой по жнивью, постегиваю кнутиком по пегому з а ­ ду Фоки, песню пою под перезвон ведерка в бочке: Летят перелетные птицы, А я не хочу улетать... Всю ночь мучился заботой: как буду воду из лывок возить? При­ вез первую бочку — и все заботы побоку. Могу и из лывок! Из них даже удобнее — ближе. Вот если бы не прохудившиеся сапоги... Совсем заш­ лись ноги, застыли. Привез воду, распряг Фоку, пустил пастись Забежал в вагончик,, распахнул фуфайку и грудью к трубе: готов слиться с ней. — Замерз? — приглядывается ко мне Василий, прикладывает тыль­ ной стороной ладошку к моему лбу.— И верно, простыл! Чаю я сейчас тебе на коре... на березовых ветках настою. Пока Василий готовит чай, я засыпаю на нарах; ткнувшись лицом в чью-то одежду. Он долго не может растрясти меня. Я слышу его голос, понимаю, что надо взять кружку с чаем, но не могу ни головы поднять, ни рукой двинуть. Василий берет мою руку, вталкивает в нее горячую кружку. — А ведь ты, парень, захворал не на шутку,— говорит Василий. — В постель тебе надо. С делами-то у тебя как? — Управился на сегодня. — Иди домой. Да баньку мать заставь истопить. Баньку?! Я представляю, как мать всхлопнет изумленно руками: «Ради тебя одного?! Еще бы ладно — своя была, а то людям кланять­ ся.» — Ты,— прошу Василия,— отгони Фоку на табор, а я домой по-, раньше... Отосплюсь, погреюсь на печке — всю хворь как рукой снимет. Матери не до меня. Сама только что с полосы вернулась. Мечется из кухни во двор. — О, господи!— выкрикивает на ходу.— Тут не знаешь, за что схватиться... Крутишься, как белка в колесе! И он еще со своими де­ лами. Смотри сам... Я забираюсь на печку под шубу. Но забота, что утром не встану, не дает покоя... Бригадира не предупредил, взамен никого не нарядит! И весь прос^ой — столько машин! — из-за меня... От одних этих дум хворью изойдешь. Собрался, пошел к бригадиру. Тимофей Васильевич живет на другом конце деревни. Дом у не­ го большой, но запущенный. Дерновая крыша в нескольких местах про- 56