Сибирские огни, 1989, № 7

Миша Репарюк, мужик хоть и не рослый — кургузым его называ­ ют за малый рост,— но дюжий. И веселый до невозможности. В первый же день, как появился у нас, съев на ужин три глиняные чашки пшенной каши, он стукнул себя кулаком по животу: «Барабан!» Он никогда не унывал: ставил, снимал, катал бочки с веселыми прибаут­ ками. Учетчик Григорий Никандрович, высокий, угрюмый старик, с желтыми прокуренными усами под крупным носом, говорил, наблю­ дая за Мишей: «Нетужилку мать родила!» Поясница у меня зажила... Не могу и сейчас ответить себе: как тогда пересилил боль? Но дрова привез. Свалил их у ограды Влади­ мира Васильевича. Дома выпил кружку парного молока, добрался до койки и свалился снопом. Утром попытался встать — не могу разо­ гнуться, будто сковало спину. Мать, что-то поняв по моему лицу, спросила тревожно: — Прихворнул, ай что?! Вчера еще приметила, посерел с лица-то, как береста. Анна Васильевна, сидевшая на диване с приставленной к уху л а ­ донью, чтоб не упустить чего из нашего разговора, прошепелявила беззубым ртом: — Полечить надо. — Давай,— приказала мать,— лечи. — Выдумаете еще,— усмехнулся я.— Доктора нашлись! Мать зыркнула по мне рассерженными глазами: — Ишь! Смешки ему! Лежать на коечке собрался?! Вставай! И просто чудо — подняла! Правда, трудно стоять, и чувствую, еще труднее будет сделать шаг. Анна Васильевна оживилась: — Ложись, милок, брюхом поперек порога. А ты,— повелительно на мать,— голик мне и топор. С запертым дыханием, чтоб не вскрикнуть от боли, улегся, как ве­ лели. Старуха — голик мне на спину и топором по нему: тюк-тюк — сечь начала. Вздрагиваю от первых ударов, зажмурив глаза; но ниче­ го, не больно, и сам над собой ухмыляюсь: до чего дошел! Старуха сечет с приговорами, ничего не разберу кроме: «Щеку, шеку, перешек (секу, секу, пересек)». Посекла так, пальцами ловко прошлась по косточкам. Поднялся — не верится даже — и впрямь полегчало. ...И вот работаю водовозом. Работа посильная, но одно неудобство: вставать приходится на заре. С первыми ее проблесками уже качу по дороге на Фоке, пестрозадом меринке, шустром и выносливом, бренчу на весь окрест водовозкой. Воду для тракторов и комбайнов у нас всегда брали из деревен­ ского озера. И я из него стал — своим и прибывшим на помощь. Дня через два «чужая» комбайнерка — рослая рыжая деваха — ос­ тановила свой сцеп: парили радиаторы у обоих комбайнов. — Забило от вашей воды грязью систему охлаждения,— пожа­ ловалась она Николаю Матвеевичу вечером. Бригадир помолчал, дергая щекой — это у него случалось, когда он усиленно думал, — ответил твердо: — Нет. Мы все время в наши моторы озерную заливаем. — На моих комбайнах моторы У-5. Разница?! — Похлебка вот тоже на озерной! И ничего,— захохотал Миша Репарюк, подчищая ложкой вторую чашку. — Не забивается! — Помолчи, трекало! — прикрикнул бригадир. И к комбайнерке: —Может, зажигание или клапана? — На десять раз проверила. Говорю: от грязной воды. — Дисцилированной у меня нет. — Из луж пусть водовоз берет. Вон их, по степи у вас, сплошь блестят. Или — уезжаю завтра. — Из лывок,— поправил я, потому что лужами у нас называли мутные скопления воды на дорогах или деревенских улицах, а низинки